Вопросы воспитания (СИ)

- А у меня - сороковой, живи теперь с этим, - расхохотался мужчина, заслоняясь рукой от замахнувшейся на него леди Димитреску; каков хам! Знал же, что из-за беременности у Альсины сильно отекали ноги.

- Но речь не об этом. А о том, что заебало уже. Всех довела своими срывами, пацана мне невротиком сделаешь еще до родов.

- Все будет в порядке, - обронила Альсина, ласково поглаживая живот, - он же из рода Димитреску.

- Он - Гейзенберг, - сурово изрек Карл, рассекая ладонью воздух, - мой пиздюк, поняла? А если ты так уж еще одну девчонку хочешь, то к Рождеству попробую заделать тебе подарочек. Только не обессудь, если опять парень получится.

- Ты уж постарайся, чтобы осечек больше не было, - сладко посоветовала леди Димитреску; на сей раз она не стала возражать, когда Карл начал ласкать ее живот.

- Заряжу тебе двойняшек, будешь знать, - рассмеялся он, сверкнув хитрыми глазами, - и тоже пацанов. Назовем их Ральф и Фридрих, как моего отца и дядю. А этот будет Йозефом, в честь деда.

- Ну уж нет, - немедленно вскинулась Альсина, - своим детям я выберу имена. Не допущу, чтобы их звали в честь людей, с которыми я не имела чести быть знакомой.

- Блять, прости их великодушно, что померли все до того, как ты появилась в моей жизни! - рявкнул Гейзенберг, заиграв желваками на щеках; леди Димитреску ответно оскалилась.

- Не кричи на меня! Я ношу твоего сына, и уже за это заслуживаю всяческого уважения.

- Ремнем по заднице ты заслуживаешь, - мужчина дернул краем рта, - если бы мог, прямо сейчас бы свалил в Гамбург и отсиживался бы там, пока ты не разродишься.

- Так от чего же ты медлишь? - ехидно осведомилась леди Димитреску, стараясь не показывать, как сильно ужалили ее слова Карла. Значит, он хочет уехать от Альсины, оставить ее… вот же поганец. Если Гейзенберг полагал, что после такого она примет его обратно, то очень сильно ошибался. На пушечный выстрел не подойдет к замку и не увидит сына! Пусть только попробует протянуть свои загребущие лапы, воняющие моторным маслом и дешевыми сигаретами, к ее семье - останется без них в одно мгновение.

- Боюсь, что только выйду за порог, как ты снова вобьешь себе в голову какую-нибудь чушь. Например, что я тебе там изменяю…

- Ты мне изменяешь?! - прорычала Альсина, однако Карл не позволил этому огню разгореться достаточно, чтобы перерасти в пожар; схватив женщину за плечи, он привлек ее к себе так резко, что платок сбился на бок, а сама леди Димитреску едва не свалилась с кресла.

- Что ты себе позволяешь, грубиян?! - попробовала возмутиться Альсина, однако осеклась, затихла, когда Гейзенберг сжал ее шею и отрывисто поцеловал, оставив у нее на губах привкус кофе и томатного соуса.

- Какая нахер измена? Женщина, блять, ты о чем? Кто, будучи в своем уме, пойдет искать себе другую бабу, когда дома ждет такая краля? - Карл игриво хлопнул ее по бедру. - Ты у меня такая здоровая, мощная. Прямо как лосиха.

- Дикарь, - строптиво бросила леди Димитреску, собираясь всерьез обидеться на столь сомнительный комплимент, однако в объятиях Гейзенберга ей было так хорошо, что Альсина была почти готова простить ему чертову поездку в Гамбург.

========== Normal!AU II ==========

От слабости, навалившейся лавиной, Альсина привалилась к стене, прижав пальцы к вискам; Кассандра шагнула было к матери, простирая руки, но остановилась, напоровшись на ее лютый, немигающий, словно у пантеры, взгляд. Зачастивший пульс отдавался эхом в ушах, сердце ухало в груди, как язык колокола, а губы строптиво сжались в тонкую линию. Расправив плечи, женщина шагнула к Кассандре, которая дрогнула, однако осталась стоять на месте, высоко держа голову и отвечая леди Димитреску открытым, бесстрашным взглядом.

- Вот, значит, как, - процедила Альсина, сопровождая рваным кивком каждое слово, и саркастично вскинула брови, - вижу, пока я отсутствовала, ты не теряла времени, дитя мое. У отчима своего научилась? Он тоже любит проворачивать свои дела у меня за спиной.

- Все совсем не так, - попыталась оправдаться Кассандра; лицо девушки оставалось спокойным, но в глазах лунной пылью мерцала тревога, сменившаяся отчаянием, когда леди Димитреску изобразила пренебрежительную усмешку.