Вор

Лика вернулась к себе под утро, пробралась в комнатку и вытащила ключ. Повертев его, Лика заметила, что он отражает странное свечение. Лика потёрла железное золото и поймала искажённое отражение.

Свечение шло ото лба. Знак не исчез!

Лика покрылась испариной, едва не выронив ключик. Она вскинула голову в надежде, что это просто луч света проник в дом, но не нашла ни единой щели.

– Как же так? – вслух прошептала Лика, ощутив дрожь в груди. Она ошиблась, ещё не пришло время? Но нет же, два дня уже прошло, почему знак всё ещё светился?

Лика решила подождать полудня, но, даже когда тени вновь появились на улицах, сияние не пропало. И хотя она точно знала, что в храм пускают лишь людей без знаков, Лика попыталась войти.

«Это же ошибка!»

– Пшла!

Отрицатель преградил путь, как она и боялась. Лика отступила назад, дав понять, что не собирается ломиться в храм, и попыталась объяснить:

– Два дня уже прошло! Понимаете? – голос у Лики дрожал, а язык заплетался.

Отрицатель жестом велел ей замолчать. Он что-то прокаркал, злобно и устало, как будто объяснял очевидную вещь, но Лика не поняла слов.

Люди проходили мимо неё. Беззубая старуха замедлилась, вытерла мокрый рот и махнула костлявой рукой.

– Не пить, – прошамкала она сердито. – Не пить, не пить!

– Дыва дня! – вставил отрицатель. Белый капюшон скрывал его лицо, но по глазам Лика понимала, что мужчина улыбается.

– Не пить, – повторила старуха и указала девочке на лоб. – Пить – знак, не пить – нет знак! Идти! Или тебя бить!

Она потащила Лику вниз за рукав. Пятясь, она смотрела то на старуху, то на храм. Дыхание перехватило, и Лика толком не могла ничего сказать.

– Как же так, почему? – запинаясь, лепетала она. – Выходит, знак исчезает, если не пить два дня? Зачем же тогда люди берут с собой воду? Зачем? Объясните! Почему?

Старуха косо посмотрела в ответ, пожевала дёснами губы и сказала:

– Надежда. Жить.

Больше она не произнесла ни слова. Её маленькая, чуть сгорбленная фигурка в чёрных одеждах резко контрастировала с выжженной солнцем дорогой. Словно из реальности вырезали человекоподобную дыру, и та потянула Лику за собой.

Лика цеплялась за этот силуэт взглядом. Сквозь ткань балахона она ощущала живое прикосновение другого человека. Быть может, поэтому она смогла уйти с площади, а потом, когда старуха отпустила её и резко качнула головой, велев идти своей дорогой, Лика послушалась, не осознав, что происходит.

И только когда она оказалась в безопасности, ноги вдруг подкосились. Лика сползла по стенке и просидела без движения до ночи.

Отрицатели не запрещали набирать воду, потому что с момента, когда человек выпивал последнюю каплю, должно было пройти два дня, прежде чем человека вновь могли пустить в храм. Рано или поздно запасы закончатся, и вновь придёт жажда.

«Наказание можно отсрочить. Но рано или поздно оно придёт».

Глава 14

Илассет утонул в снежном тумане. Сквозь холодный воздух и густую дымку окна дворца светились красноватым сиянием. Белые крошки оседали на дорогах, таяли и снова замерзали тонким слоем льда, который любили ломать дети. Настоящих холодов никто и не помнил, но влажный ветер словно прилипал к коже и вымораживал нутро при каждом вдохе.

Принц Сирор кашлял целую неделю. Его истошное верещание сообщило половине дворца о том, что второму наследнику трона Илассета снова попытались дать лекарство.

– Сирор, мальчики себя так не ведут! Открывайте рот! – уставшая донельзя няня хоть и пыталась говорить ласково и учтиво, но было видно, что она едва сдерживалась, чтобы не накричать на принца.

Рейна покачивалась в кресле и смотрела, как снежный туман закручивался в злые спирали. Сирор вырвался из рук няни и подполз к матери, взялся за её юбку и стал тянуть. Мальчик кричал, задыхаясь от истеричного рёва.

– Будь хорошим мальчиком, – не глянув на сына, молвила рейна тихим голосом. Она крутила на пальце кольцо с жемчужиной. – Посмотри на брата. Все тяготы надо переносить стойко.

Севир сжал зубы. Анатом уже закончил перевязывать принцу спину и взялся за иссечённые руки. Множество мелких, но болезненных порезов почти не кровоточили, зато воспалились так, что пришлось забинтовать даже кончики пальцев. Обеззараживающий настой щипал и жёг кожу. Севир придумал сотни сравнений для разных типов боли. Сейчас ему казалось, что нервы вытягивают из-под ногтей пинцетом. Завтра боль грозила заползти поглубже и начать переваривать мышцы, а потом выйти наружу в виде гноя.

Няня, поймав момент, засунула ложку с лекарством в рот Сирора и выдохнула. Мальчик инстинктивно сглотнул и разразился громким обиженным воплем, который заглох в приступе кашля. Сопли и слёзы ползли по подбородку принца и капали на юбку рейны.

Увидев, что мать не обращает на него внимания, Сирор, всхлипнув, подошёл к брату.

Севир задумчиво смотрел на младшего: лицо было распухшим, с искривлёнными в обиженной гримасе пухлыми губами, а глаза – красными. Волосы брата спутались, а над поясом выглянуло нижнее бельё.

«И это мой брат. И это второй наследник Илассета».