Вор

Лика тонула в перепутанных мыслях, сознание уплывало.

– Пить…

Как же заставить его замолчать? Как? Почему он не затыкается, почему она его слышит?

Его?

Лика резко открыла глаза. Голос определённо был мужским. Она глубоко вдохнула и прислушалась.

«Там! Из-за стены! Мне не мерещится!»

Вход закрывала сплетённая из травы шторка. Она громко зашуршала, когда Лика отодвинула полотно. В доме оказалось прибрано, а все щели – залеплены травой. Здесь явно кто-то жил.

– Воды… умоляю… воды…

Лика на цыпочках прокралась во вторую комнатку.

Заглянув туда, сначала Лика увидела худые ноги с дрожащими мышцами и острыми, обтянутыми кожей коленями. Эта кожа была сухой, синюшной и сморщенной, как злосчастные ягоды.

– Воды… пожалуйста… воды… – сиплый голос вылетал изо рта старика.

Старика? Лика пригляделась и поняла, что это юноша: с обгорелым, но определённо молодым лицом, которое частично скрывала неровно остриженная борода. Она застыла в проходе. Было страшно смотреть на умирающего, но и уйти она не могла.

Он метался в бреду. Глаза под веками вздрагивали, будто парень видел кошмар, а по телу проходили волны судорог. Больной что-то шептал, сминая слова в бессмысленную кашу, и после каждой фразы его грудная клетка часто и судорожно вздымалась.

Лика осторожно подошла к нему и позвала. Юноша не ответил. Может, и вовсе не услышал. Тронув его за плечо, она с ужасом отдёрнула палец: кожа была холодной. Знака на лбу не было. Оглядевшись, Лика увидела несколько самодельных ёмкостей с тесёмками, похожих на стебли тростника.

– Я… ошбся… пить… пть… ааа…

Его стенания перешли в стоны. Глухие, рваные звуки вылетали из стянутого горла.

«Это жажда. Так убивает жажда».

У Лики задрожали руки. Она не знала, что делать. Перед ней умирал человек. Многие умирали в эль-Туне, но она ни разу не видела таких страданий.

Или не хотела видеть?

– Держись! – шепнула она.

Лика вскочила на ноги, подхватила ёмкости и, завязав тесёмки на бёдрах под юбкой, выбежала из дома. Осмотревшись, Лика запомнила место: справа – обшарпанная стена, на которой рос вьюн, слева – обломки, похожие на… на что же они были похожи? На оленье копыто!

Она шла к центру города, постоянно оглядываясь. Так получалось запоминать всё, что оставалось за спиной. Три поворота, всего лишь три поворота!

В храме Лика толкалась, кусалась и локтями проделывала путь к воде. Она напилась вдоволь быстрыми, жадными глотками. Волосы и рукава платья намокли, а с лица будто слетела глиняная маска. Лика отвязала ёмкости и двумя быстрыми движениями наполнила их.

Обратно Лика шла, еле передвигая ноги. Голова кружилась, тошнота подкатывала к горлу. С мокрых волос по спине стекали капли драгоценной воды. Но ещё до того, как Лика вернулась в жилище юноши, солнце успело высушить всю влагу на одежде и теле.

Приходилось постоянно оглядываться: вдруг кто-то за ней следил? Но улицы были тихими и безлюдными.

Дом встретил пугающей тишиной. Юноша лежал без чувств. Лика коснулась его груди и почувствовала удары сердца. Девочка присела и осторожно капнула водой на неподвижные губы. Она боялась, что если дать сразу много, то парень захлебнётся. Сглатывать с сухим горлом было трудно, она это знала по себе.

Юноша вздрогнул. Веки слегка приоткрылись, затрепетали. Положив его голову себе на колени, Лика чуть наклонила сосуд. Тонкая струйка полилась на распухший язык.

Парень закашлялся, согнулся пополам. Он хватал ртом воздух и повторял:

– Воды… воды!

Лика поила парня по чуть-чуть, надеясь, что его желудок выдержит и не исторгнет всё обратно. Иногда юноша замирал, а потом просил ещё воды. Встать он не мог, и, когда Лика делала перерыв, он ругался и шипел что-то на неизвестном языке.

– Тише, – говорила она, а у самой от страха дрожал голос. – Я здесь. Всё будет хорошо.

Хотя откуда ей было знать?

Но почему-то слова успокаивали и её, и его. Юноша затихал, то ли засыпая, то ли проваливаясь в беспамятство. Лика протёрла смоченным рукавом его лицо, убрала длинные спутанные волосы за искалеченные кем-то уши.

Ночью у больного начался жар. По крайней мере, Лике так показалось, ведь до этого кожа всё время была холодной. Стало страшно, что этот юноша уже никогда не поправится, что жажда сгубила его тело, а Лика лишь отсрочила неизбежное.

Но ему, наоборот, становилось лучше. Постепенно, с каждой каплей к нему возвращалась жизнь. На лбу засветился знак. Он был не таким чётким, как у Лики, а словно смазанным по краям, как будто его сделали давно.

Парень, не открыв глаз, сел повыше. Он тяжело дышал и вздрагивал от боли при каждом сглатывании.

Вода закончилась. Лика села в уголке и тихо спросила:

– Как тебя зовут? Наме?

Она не была уверена, что юноша знает ветвийский, поэтому добавила выученное слово, которое часто слышала на улице, – «имя».

Юноша разлепил губы и едва слышно прошелестел:

– Шор…

Интерлюдия. Безымянный