Вор

Имя. У него было имя. Он помнил его, мог написать и произнести, но оно больше не принадлежало ему. Он не мог сказать: «Меня зовут Лорал», не мог так даже подумать. Сопротивлялись и разум, и сердце. На шее затягивалась невидимая удавка, как будто безымянный шёл против самого мироздания. Так работали законы Ародана.

Личных вещей не вернули: они принадлежали Лоралу, а того больше не существовало. Изгнаннику дали лишь тонкий плащ и дорожную палку, а потом вытолкали из храма, предупредив, что возвращение будет равно смерти. Сестра милосердия, которая кормила нищих, сжалилась и тайком собрала в дорогу немного еды, полупустую флягу и горсть мелочи. Последняя помощь, которую встретил безымянный.

Как быстро от него отвернулись хранители веры. Как быстро его забыли прихожане. Пока он шёл по улицам, видел много знакомых лиц, но люди нутром чувствовали безымянного и сторонились его, а те сироты, которым он когда-то подарил имена, и вовсе были в ужасе.

Кто дал имя, тот мог его и забрать. Скольких довелось приютить, многих – сделать наречёнными, но ни разу он не отнял ни одного имени. Он считал, что не вправе лишать человека шанса получить дар богини.

Он пробовал достать шкатулку, надеясь на чудо, но она покинула владельца. Множество раз безымянный успел пожалеть, что не достал её из пустоты перед тем, как его лишили имени. Тогда она осталась бы с ним.

Было интересно, узнает ли он когда-нибудь, был ли дар в его шкатулке или нет?

Что ж, получение дара никогда не было высшей целью, а сейчас и вовсе волновала только Двуликая. Безымянный был уверен, что с богиней что-то случилось, но нужны были доказательства.

Шкатулки в Илассете, да и под другими ветвями, открываются слишком редко. К тому же его снова могли обвинить в ереси и, чего доброго, отправить в земли отрицателей.

Но в Ародане было место, где шкатулки открывались ежедневно.

Остров работорговцев. Именно туда безымянный и направился.

Глава 15

Ночи со Стефаном были коротки, тяжелы и серы, как, впрочем, и вся супружеская жизнь. Элезарет чуть ли не каждый день слышала о том, что третьей ветви нужен третий принц. Без новых листьев она сгниёт, и тогда её обрубят и прирастят новую, более крепкую и плодовитую.

– Сенрих умер. Севир надменен и слаб. А Сирор… Ты знаешь, как посмеялся над ним тёмный лик богини, – говорил Стефан, прежде чем взять её.

Элезарет молчала. Она закрывала глаза и думала, что всё это происходит не с ней. Он не делал ей больно, да и сам, кажется, не получал удовольствия. Он никогда не смотрел на Элезарет. Его взор был устремлён куда-то мимо её лица или вообще в стену. Словно он находился не здесь, а за письменным столом и сочинял очередной указ.

На удивление, сегодня от мужа не несло вином. Элезарет могла свободно дышать, за что уже была благодарна. Когда всё закончилось, она привела себя в порядок и стала одеваться в простое платье и плащ с капюшоном.

Стефан набросил халат и сел за стол. Там лежало множество писем с печатями разных ветвей Ародана. В первую поездку наследника именно отцу полагалось запланировать встречи и подготовить документы.

– Моя рейна. Последнее время вы часто молитесь.

«Удивительно, что ты заметил».

– Разве? – Элезарет закончила укладывать волосы: туго сплетённая коса, уложенная спиралью на голове, легко пряталась под капюшоном.

– Я не слепой, – пробормотал Стефан, впрочем, не оторвавшись от бумаг.

– Я молюсь за наших сыновей, если тебе интересно, – бросила Элезарет, сняв украшения.

– Не думаю, что молитвы Двуликой помогут. Особенно Севиру. Я готовлюсь к съезду принцев Ародана усерднее сына.

Элезарет пожала плечами. Севир целыми днями сидел в покоях, почти ничего не ел, редко с кем разговаривал. Был ли тому виной пережитый позор или что-то ещё, она не знала. Да и неважно, ведь он обязан был терпеть тяготы и достойно себя вести, а Севир витал в облаках. Она не так его воспитывала. Сколько ему ещё предстояло оставаться принцем? Чуть меньше одиннадцати лет. Он должен стать гордостью третьей ветви, в этом заключалось его предназначение, иначе жизнь принца не имела смысла.

Про Сирора рейна старалась не думать. Если ему не поможет дар богини, то остаток дней мальчик проведёт на попечении анатомов или, что вероятнее, сестёр сострадания.

Ей давно хотелось сказать Стефану, что он недооценивает Севира, но с каждым годом она всё меньше верила в сына.

– Я буду в храме, – сказала она.

Стефан её не услышал. Да она и не ждала.

Оказалось, что в доме Двуликой много укромных мест. Одним из таких был старый тоннель, ныне заложенный каменной кладкой, раньше он вёл в рейнскую молитвенную. Но лет сто назад хранители веры посчитали, что никто не должен иметь привилегии в храме, и проход перекрыли. Теперь на шесть шагов вглубь была сплошная темнота.

Элезарет вошла в неё, тут же покрывшись мурашками от холода.

– Рейна Элезарет, я рад, что вы нашли время для беседы, – раздался знакомый голос. Отрицатель казался страшной объёмной тенью.

– Мне передали, что это касается Севира. О чём вы хотели поговорить?