Вор с черным языком

Неудивительно, что после всех этих разговоров я видел мрачные сны.

44 Кость в горле

Я был дома. Мать только что подала на стол жареную курицу с горохово-перловой похлебкой, блестевшей от жира. Это была большая роскошь – птица на обед. Мы размазали тушеное мясо по деревянным тарелкам и брали его маленькими порциями. За столом нас было девятеро: отец, мать, три брата, я, две сестры и мальчик-сирота, которого мы взяли к себе, но через год он от нас сбежал. Звали его Гилс.

Из-за больных суставов папаша ходил медленно, зато пиво пил так быстро, что ему пришлось выйти во двор и громко помочиться у стены еще до того, как все мясо было съедено. И задолго до того, как он начал ворчать, что это его дом и мы должны как-то выказать свое уважение к нему. Маленький сирота показал нам свою тарелку, а мама отругала его за это. У мамы были кудрявые волосы, которые вечно ее не слушались. Она пыталась завязать их, но одна прядь все время выбивалась, и мама сдувала ее с лица, пока младшая сестра рассказывала о том, как ее напугал козел, о том, что облака сотканы из шерсти и что она вообще не собирается выходить замуж, если только женихом не будет мальчик со светлыми волосами, которые ей очень нравились.

Потом сестренка перестала балаболить и сказала мне очень серьезно:

– Следи внимательно за костями, Кинч. Мама говорила, что у этой курицы плохие кости.

– Что за чушь ты несешь, – ответил я. – У всех куриц одинаковые кости. Пойди хоть на край света, зарежь там курицу – и увидишь, что кости у нее на тех же самых местах, что и у наших.

– Мама говорила, что у этой особенные кости.

– Особенные кости, – повторил я, чтобы она сама услышала, как это сказала, а потом проглотил кусочек.

И что бы вы думали? Я тут же почувствовал боль в горле, такую острую боль, что хотел было сказать: «Будь оно все проклято, у меня кость застряла в горле!» – но в том-то и беда, что я задыхался и не мог говорить. Тут я закашлялся, а это означало, что я все-таки не совсем задыхался.

Кашель было ужасный, до крови, и все смотрели на меня, кроме папаши, который продолжал есть, потому что пошло все в жопу, он целыми днями вкалывает на серебряном руднике и пусть кто-то другой возится с неблагодарным отродьем, харкающим кровью. Вдруг мне показалось, что кость на самом деле проткнула мне горло, я выпучил глаза и схватился за него – то есть за горло, и кость уколола мне руку.

– Вот видишь, мама, – сказала сестренка Шавон. – Я ведь говорила ему об этой курице.

– Особенные кости, – согласилась мама, сдувая с глаз непослушную прядь.

– А он не послушался.

Тут я понял, что это вовсе не кость проткнула мне горло, а просто нож. Острый кончик ножа торчал наружу, и я попытался вспомнить, как сказать на языке жестов: «Мне разрезали горло изнутри», но, по правде говоря, я еще никогда ничего похожего не говорил.

– Теперь тебе дадут просраться за то, как ты насвинячил, – сказала Шавон.

Я попытался объяснить ей, что нельзя так ругаться, особенно за столом, но только забрызгал кровью курицу.

– Что? – спросил мой мертвый глухой сводный брат, одетый в ту самую рубаху, которую он украл у старосты.

И тут из моего горла послышался голос:

– Подведи меня к зеркалу.

Я подошел к полированной латунной пластине, висевшей на стене рядом с платяным сундуком матери, и посмотрел на свое отражение. Выглядел я неплохо, если не считать крови на рубахе, разреза на горле и торчавшего из него кончика ножа. Да еще пары глаз за этим ножом. Вдруг из раны показался рот и заговорил.

– Слушай меня, – сказала она, потому что это, разумеется, была адептка. – Или ты меня выпустишь, или я сама выберусь и перережу всех этих засранцев за столом.

– Если я тебя выпущу, ты убьешь мою лунную жену.

Я чуть было не проговорился о том, что мы собираемся отыскать Мирейю, чтобы она стала королевой Испантии и надрала задницу Гильдии, но вовремя вспомнил, что это нам только навредит.

– Ты хотел что-то сказать? – спросила убийца.

– Нет.

– Точно?

– Да.

– На чем мы остановились?

– Ты сказала, что убьешь мою семью.

– Правильно, – согласилась она. – Вот и выбирай, кого мне убить – ведьму или твою семью?

– Ты никого не убьешь, – ответил я.

Это так разозлило ее, что она разрезала меня от горла до самого пупка. Из моего живота вылезла обутая в сапог нога, явно собираясь ступить на пол. Тут уж разозлился я, потому что помнил, что обычно убийца ходила босиком и совершенно голой, в одних только татуировках. А теперь вдруг надела высокие тяжелые сапоги ради удовольствия высунуть их из моего живота. Боль была невыносимой, я кашлял, задыхался и плевался кровью. А потом проснулся, все еще плюясь.

Только это была не кровь, а сгустки отвратительной желчи после грушевой настойки Йорбез.

Малк заворчал, недовольный тем, что его разбудили, и пнул меня сапогом. Сами понимаете, видеть сапоги мне больше не хотелось, поэтому я поднял кожаный колет, на котором спал, и вышел из чужой палатки в ночь, посмотреть на звезды на западе над Молровой. Хотя они выглядели ничем не лучше и не хуже средиморских звезд, висевших над моей головой.