Вор с черным языком

Она произнесла это так, будто намекала, что я и был одной из таких вещей, но при этом улыбнулась, явно не имея в виду ничего подобного. Мы проболтали с ней еще целый час. Она рассказала о том, что подружилась с ланью и научила ее нескольким словам, и об одном уголке Бесснежного леса, где туман окутывает все такой тишиной, что ее невозможно разорвать никаким криком. Рассказала о своей госпоже Мертвоножке, которая утверждала, что не выносит детей, однако зачаровала шерстяное одеяло, чтобы оно могло согреть и успокоить любое плачущее дитя, а потом отдала его только что вышедшей замуж служанке из Маэта, которая каждое новолуние приносила ей цветы. Норригаль призналась, что ждет не дождется того дня, когда сможет продолжить обучение у Мертвоножки, для которой выклянчила немного амбры из добычи «Суепки». Видимо, амбра имела большую ценность в заклинаниях. Словно в насмешку, именно в этот момент меня вызвали к капитану для разговора о магии.

Я постарался скрыть разочарование от того, что поменял милое хрупкое лицо Норригаль на усатый, выжженный солнцем морщинистый клюв, болтавшийся на шее Евара Болща. Он привел меня в свою каюту, чтобы понять, много ли пользы я могу принести, заменяя его утонувшего мага.

– Что ты умеешь делать, маленький маг? – спросил он. – Ты можешь принести удачу на охоте?

– Да.

– Поднять ветер?

– Нет.

– Выпрямить перевернувшуюся лодку?

– Нет.

– А можешь ты укрепить корабельные мачты? Сейчас это сделано, ветра нет, нет камней, ломающих мачту, но заклинание нужно обновлять каждую луну или две.

– Он мог это сделать? Круто. Ты уверен, что он и вправду это делал?

– Значит… нет?

– Нет.

Он утер бороду, как будто в ней застряло что-то неприятное, и, возможно, так оно и было.

– Ты уверен насчет удачи?

Я кивнул. Он понимал, что я вру, но не держал на меня зла. Можно даже сказать, что теперь я ему больше нравился.

Потратив на расспросы еще пару минут, он наконец нашел кое-что, чем я мог ему пригодиться. У меня была скрипка, и я неплохо на ней играл. На корабле был еще один скрипач, молровянин-гарпунер, которого перекусил пополам рыжий кит. Вот я и играл, глядя в угол каюты, пока капитан Евар Болщ и Коркала предавались жестоким, судя по доносившимся звукам, любовным утехам. Разобрав кое-какие молровские слова, я пришел к выводу, что Коркала выделывает с капитаном что-то непристойное своей дубинкой с бронзовым наконечником. Но ему могло быть намного хуже, не имей мы на борту богатых запасов лучшей в мире смазки.

Пока я пиликал по вечерам на скрипке к востоку от Молровы под аккомпанемент омерзительного мычания, сквернословий и повелительных криков, представляя себя живущим в прекрасном доме, наполненном магическими книгами и «совятами», спантийка и Малк На Браннайк сделались близкими друзьями. Они вместе играли в «Поймай даму» – карточную игру, распространенную у солдат или слишком бедных, или слишком умных для «Башен», которые требовали денег и частенько заканчивались кровью. Они вместе пили вино Гальвы, хотя спантийка отказалась пить его виски. Она ответила ему то же, что и мне, когда я пытался угостить ее из своей медной фляжки: виски делает ее злобной. А Малк рассмеялся и сказал: «Так в этом же, мать твою, весь смысл!»

Гальва тоже засмеялась.

Она не смеялась почти никогда.

Они говорили о гоблинах и лошадях, об огромных слепых гхаллах и о том, как их убить, а еще, нравилось мне это или нет, они говорили о том, какой жалкий трус Кинч На Шаннак.

Следующие несколько дней прошли в целом дерьмово. Я бы сказал, что работал как вол, только вот поле у вола было куда чище и приятнее китобойного судна. Я ненавидел свою работу, но боялся затишья, потому что именно тогда Малк и мог нанести удар, если он вообще собирался это сделать. При такой малочисленной команде я был слишком ценен, пока тянул лямку наравне со всеми, и мне нельзя было причинять вред. Поэтому я продолжал работать.

Единственным светлым пятном во всем плавании было время, проведенное с Норригаль. После длившейся несколько дней уварки полос китового жира мы получили неописуемое наслаждение, помогая отскребать палубу от обжигающей ноздри и разъедающей глаза смеси золы и человеческой мочи. Да, по-большому здесь ходили для собственного удовольствия, а по-маленькому – на благо «Суепки бурьей». И мы с Норригаль подолгу стояли на коленях рядом друг с другом. Можете считать это безумием, но даже сейчас случайно уловленный запах застоявшейся мочи вызывает у меня странную ностальгию по этой работе со стертыми в кровь коленками и ломотой в спине. И все из-за Норригаль. Конечно, она вся была измазана жиром и ужасно воняла, но сомневаюсь, чтобы при виде меня, покрытого грязью и чуть ли не плачущего от отвращения, все женщины дружно задирали бы юбки.