– С чего это я буду рассказывать тебе, кто я такая? – спросила Гальва.
– Я бы реже ковырял в носу и поссать отходил подальше в лес.
– Нет. Ты бы смеялся над моей семьей, и мне пришлось бы тебя побить. То, что мои братья умерли и я стала наследницей, – не мишень для твоих шуток. Но ты бы все равно зубоскалил. Не смог бы удержаться. Твой рот как мочевой пузырь дряхлого старика.
– Фу, как грубо. Тебе не из-за чего злиться на меня.
Она хмыкнула и налила себе вина.
– Еще только середина дня. Ты так умрешь желтой смертью.
Я показал на ее чашу.
– Моя смерть будет красной, как вино. По крайней мере, я молюсь об этом. А теперь расскажи, что ты на самом деле знаешь об этом
– Кроме того, что ему отчаянно везет? – переспросил я.
– Не увиливай.
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Я хочу, чтобы ты мне объяснил, почему он пытался открыть мою сумку.
– А у тебя там не было сыра? Он любит сыр.
– В моей сумке не было
– Может быть, любви.
– В моем кошеле любви не найдешь.
– Возможно, он решил, что туда упало твое сердце. Ты так сердито на него смотришь. Почесала бы ему за ухом и подружилась с ним.
Она с отвращением фыркнула и вышла из комнаты, оставив меня один на один с Обормотом. Малк решил прогуляться по прибрежным тавернам в поисках нового корабля или драки, а может, того и другого сразу. Норригаль отправилась в квартал магов посмотреть, чем можно пополнить свой сундучок.
Я посмотрел на Обормота:
– Какого хрена ты рылся в ее вещах? Хочешь, чтобы она свернула тебе шею?
Обормот мяукнул, как обычный кот, повернув ко мне голову на три четверти.
– Ты все еще здесь? – спросил я. – Эй, убийца, ты здесь?
Кот сидел как ни в чем не бывало. То ли Сеста вышла из него, то ли просто спала, если она могла там спать. Я мало что знал о таком подселении, но был почти уверен, что она ушла. Бродит где-то по городу Эдту, наполняя бездонную яму своего желудка. Поэтому я взял Обормота за шкирку, посадил себе на колени и почесал за ухом. Он прикрыл слепые глаза и громко заурчал на вдохе и на выдохе, словно лопнувший мех.
– Тогда это только для тебя, – сказал я. – Только между нами.
Город Эдт был прекрасен. Прорытые триста лет назад каналы с зеленоватой водой прорезали кварталы домов из серовато-белого кирпича. На перекрестках стояли ступенчатые каменные пирамиды с клумбами, засаженными розами, тюльпанами и можжевельником, медведушником, винными сливами и физалисом. Границы районов отмечали королевские деревья, зачарованные так, что на месте сорванных плодов за ночь вырастали новые. Любой житель Эдта мог взять себе грушу или яблоко, но только один плод. Взявший второй получал взбучку от королевских дубинок, которые поддерживали порядок в городе, как цепеносицы в Холте.
Эдтское крепкое светлое пиво и медовой сладости сидр отправляли морем в Брайс и Холт или сушей на юг, до самой Бельтии. Выражение «продать пиво антерцу» означало неожиданный успех, а Эдт именно этим и занимался. Говорили, что антерцы пьют только свое пиво и то, что привезено из Эдта, а все остальное даже мочой не считают. Жители Эдта тоже пили антерское пиво, а также галлардийское и спантийское вино, брайсовские мед и сидр, истрийскую граппу и виски из Холта и Гальтии. Любой моряк обрадуется, если его судно станет в порту Эдта, потому что здесь больше славных таверн, чем храмов.
А еще у этих таверн замечательные названия: «Пьяный медведь», «Поэма ее любовника», «Крюк и кол», «Ремень твоего отца», «Четвертованное солнце», «Пернатая стерва». Последнюю назвали в честь средиморской королевы, распустившей парламент с такими словами: «Ослы должны возить тележки, а не сидеть и болтать без умолку». Пятеро стариканов из парламента захватили ее в плен, вымазали клеем и обваляли в перьях, заявив, что курица должна нести яйца, а не кукарекать. Но она стала любовницей одного генерала, переманила рыцарей на свою сторону и разогнала парламент. А облапошенным старым пердунам сказала, что курицы и ослы пошли друг на друга войной и курицы победили. Таверна «Курица и осел» стояла на Водной улице. Потом королева запрягла этих пятерых в тележку и прогнала по городу на виду у всех жителей. Таверна «Пять запряженных стариков» находится на Замковой улице, и как раз там мы встретились с Норригаль, чтобы вместе поужинать.
– Я подумала, что на какое-то время ты подойдешь, – сказала Норригаль, глядя на меня поверх чаши с сидром, и таких веселых глаз я у нее еще не видел.
– Подойду для чего?
– Для меня.
Я почти никогда не краснел, но тут залился румянцем. Вытянул из рагу кроличью ножку и принялся слизывать с нее подливку с таким видом, будто больше меня ничего не интересует.
– Мы с тобой могли бы дать лунную клятву, со всем, что при этом полагается, но только если ты согласишься на мои условия.
На тарелке перед ней лежал перепел с черносливом и розмариновый хлеб. Она оторвала жареное крылышко, стянула зубами кожицу и обсосала косточку так, что это казалось скорее естественным, чем бесстыдным. Хотя, разумеется, означало именно то, что означало.