Вор в ночи. Новые рассказы о Раффлсе

– Я расскажу то, что слышал об этом в последний раз, когда я играл на Трент Бридж. В газетах об этом не писали, – серьезно сказал Раффлс. – Вы наверняка помните об огромном волнении из-за матчей с Австралией: результат решающей игры должен был быть оглашен в последний день осужденного на земле, и он не мог умереть, пока не узнал его. Как вы знаете, мы смогли выиграть, и он сказал, что теперь будет висеть счастливо.

– Скажите им, что еще он сказал! – воскликнул лорд Торнэби, потирая пухлые руки.

– Священник осудил его волнение по поводу игры в такое время, и осужденный, как говорят, ответил: «Да вы что, это первое, о чем меня спросят по другую сторону!»

История была новой даже для меня, но у меня не было времени оценить ее. Мне нужно было следить за эффектом, производимым на других членов вечеринки. Эрнест слева от меня согнулся от смеха и не разгибался в течение нескольких минут. Другой мой сосед, более впечатлительный, сначала вздрогнул, а затем вошел в состояние воодушевления, кульминацией которого стало нападение на его манжету с плотницким карандашом. Кингсмилл К. С. спокойно улыбался, глядя на Раффлса. Он казался наименее впечатлен историей, пока не заговорил.

– Я рад это слышать, – сказал он мягким и высоким голосом. – Я так и думал, что этот человек будет держаться до последнего.

– Значит, вы что-то о нем знали? – осведомился лорд Торнэби.

– Я представлял корону, – ответил барристер. – Вы можете сказать, что это я измерил шею бедняги.

Этот поворот беседы наверняка был непреднамеренным, но от этого не менее эффектным. Лорд Торнэби вопросительно посмотрел на скупое на эмоции лицо своего гостя. Прошло несколько мгновений, прежде чем Эрнест хихикнул подле меня и Паррингтон вновь схватил свой карандаш, и в этом промежутке я одним глотком осушил свой бокал, хотя это был «Йоханнесберг». Что касается Раффлса, нужно было увидеть его ужас, чтобы понять, как неожиданно было слышать подобное замечание.

– Я слышал, что преступник не заслуживал сочувствия, – сказал Раффлс, нарушив общее молчание.

– Ничуть.

– Это должно было быть для вас утешением, – сухо сказал Раффлс.

– Так и было для меня, – пообещал наш писатель, а адвокат лишь улыбнулся. – Мне было очень жаль, что я участвовал в вынесении вердикта Пекхэму и Соломонсу.

– Почему Пекхэм и Соломонс? – спросил наш лорд.

– Они не собирались убивать ту старушку.

– Но они задушили ее в постели ее же подушкой!

– Мне все равно, – сказал писатель. – У них не было намерения убивать ее. Глупая старушка начала шуметь, а один из них приложил чуть больше силы, чем требовалось. Я назвал бы это настоящим невезением для них.

– Для тихих, безвредных, благородных воров, – добавил лорд Торнэби, – в ненавязчивом осуществлении их скромного призвания в часы досуга.

И когда он повернулся к Раффлсу с улыбкой на своем одутловатом лице, я знал, что мы достигли той части программы, которая прошла репетицию, она была приурочена к появлению шампанского, и я почувствовал признательность за эту небольшую милость. Но Раффлс лишь рассмеялся над шуткой его светлости все с той же сдержанностью, которая не оставляла никаких сомнений в том, что он играл роль невинного человека, исполняя ее идеально. Это было поэтическое воздаяние таланту Раффлса, и в моем мгновенном наслаждении ситуацией я смог оценить некоторые из изысков богатого стола. Седло барашка было более чем уместно в меню, благодаря восхитительному вкусу, который не испортило для меня последовавшее за ним крыло фазана, и я с нетерпением ждал десерта, когда новое замечание литератора напомнило мне о разговоре.

– Но, я полагаю, – сказал он Кингсмиллу, – вы многих грабителей воссоединили с их друзьями и родственниками?

– Скажем так, многих бедняг, которых обвинили в краже со взломом, – ответил весело адвокат. – Это не совсем то же самое, знаете ли, и «много» – не самое точное слово. Я не часто сталкиваюсь с преступлениями, совершенными в городе.

– Это единственный вид преступлений, который мне интересен, – сказал писатель, поедая желе ложкой.

– Я полностью согласен с вами, – вмешался наш хозяин. – Из всех видов преступников, которых можно было бы защищать, я бы выбрал предприимчивого взломщика.

– Это, должно быть, самая веселая сторона таких дел, – заметил Раффлс, тогда как я затаил дыхание.

Но его реплика была такой же легкой, как касание шелковой материи, а бесхитростная манера держаться стала триумфом его несравненного актерского мастерства. Я видел, что он отказывался от шампанского, в то время как я дважды осушил свой бокал. Но для нас опасность не была равнозначной. У Раффлса не было повода почувствовать удивление или тревогу при таком повороте разговора, посвященного криминалистике. Для него это было неизбежно, а для меня зловеще, ведь я обладал случайным знанием о существовании подозрений на его счет. Даже тогда у Раффлса не было никаких причин насторожиться этим словам и тому, что другие гости стали развивать эту тему.

– Мне не по нраву мистер Сайкс, – объявил барристер, как актер, которому пришла пора сказать свою реплику.