Ворчание ездового пса-2

Вообще‑то автора некоторым образом можно отнести к поколению современных романтиков, хоть и явно американского пошиба. Уже за это его стоит уважать.

За два часа осилил половину. На часть вопросов у него ответы витиевато–невнятные. Видно, что автор очень следит за словами, чтоб потом не было неприятностей.

Дальше пошла подробная скукота, интересная только паксам; я перелистал, захлопнул… больше вряд ли открою. Широкая, но неглубокая книга.

И ЭТО кое‑кто сравнивает с моим Ездовым псом?

Да, кстати, Смит – второй пилот В-767, а не командир.

Нынешняя гражданская авиация, которую он описывает, не вызывает во мне ничего, кроме скуки; испытываю чувство удовлетворения от того, что я вовремя оттуда ушел, как будто убежал от цунами на безопасный пригорок. Это какая‑то густая похлебка из бизнеса, бумаг, аэропортов, отелей, в которой места романтике нет. Столько внимания уделено этим лоукостам, логотипам, реламе, раскраске, выгоде… а реальным полетам – ну, минимум, и то, абсолютно для американских дур. И все же он заикается о какой‑то романтике путешествий.

На авиа ру данная книга пока не замечена. Но уж как заметят – держись, дед Вася. Получишь добрую порцию критики – теперь уже в сравнении с шедевром заокеанского коллеги.

Вцепился в меня на Прозе новосибирец Сергей Шрамко, вот написал рецензии на мои опусы. Ну, я тоже им заинтересовался: он кончал Уральский университет, журналист, пожилой человек, инвалид. Предложил ему «Раздумья», через час получил рецензию:

…«Никакая это не публицистика, а крепкая сильная вещь, настоящая проза.

Что плохо — текст почти не вычитан. Тут столько огрехов, Василий Васильевич, что хорошему редактору на месяц. Где‑то построение предложения неверно, где‑то пунктуация или неточное значение слова.

Главное: осознайте, что все–все, что Вы описываете, — это реальная ситуация.

Каждое предложение — ее словесная модель. Поступок, который вы совершаете, нужно описать в той же последовательности, как это происходит в жизни, все обстоятельства, дополнения, определения — условия и детали конкретной ситуации.

Русский язык — точная математически строгая модель жизни, все его требования — отражение закономерностей реальности.

Не стесняйтесь чаще смотреть в словари.

Александр Иванович Горшков долго учил писателей в Литинституте».

Угу.

Почитал его многочисленные рецензии и полемику. Прочитал по диагонали одного угла длиннющий очерк–оду Путину. Боже мой – тысячи, десятки тысяч слов! Обстоятельства, дополнения, определения, условия и детали – так и катят, пеной. Горшков, что ли, его долго этому учил. Человек выпаливает, что первое на ум взбредет. Прет из него. Но, правда, очень разумно и грамотно пишет. Ну, такая натура.

Я‑то каждую рецензию вычитываю по несколько раз, прежде чем выложить.

Ну, ответил ему спокойно, что, мол, менять уже ничего не буду, поздно: я из литературы ушел.

Так и хочется сказать: коллега, поглубже почитай крепкие, сильные вещи Ершова – может, чему‑то и сам поучишься.

Но я промолчал. Разные у нас весовые категории.

Я Юстаса Исаева, помнится, так осадил – он сразу свой менторский тон снизил.

Весьма спокойно отношусь к критике. Ну, проверено уже временем. Да и за плечами багаж посолиднее, чем у иных. А за добрые слова и советы, конечно, спасибо.

Вот Теняев рецензию на «Обиду» написал, даже типа письмо: приглашает на свою страницу. А я же его давно в свое время отметил, и вроде даже как разрочаровался было; ну, разные у нас интересы. Язык у него отменный. Ну, ответил, похвалил, пообещал заходить.

С Шрамко вот все‑таки языком зацепился; перебрасываемся репликами, вполне уважительными. Ага, вот он и письмо в личку прислал: куча словарей и пособий… что‑то они не скачиваются, разберусь завтра. Я не отказываюсь: век живи, век учись. Может, я, действительно, не совсем грамотен.

Написал я письмо Шрамко. Немного осадил его пыл, немного распушил грудь, но в общем, тон корректный и вежливый. Предложил общаться.

Стихотворения у него неплохие, одно так аж за душу берет, до слез:

Родина

Сергей Шрамко

Ах, какой воды я напьюсь на родине

Из ворчащего в сумерках родника,

Нет картошки вкусней, чем в том огородике,

Что полола твоя, а не чья‑то рука.

Вот отсюда положен исток судьбе.

Снег сходил, становясь весной…

Где‑то тут оказался я синью небес,

Склоном горным, листвой лесной…

А за тем бугром, за маральником

На скале, где стрекозы дрожат,

Перешедшие в дали дальние,

Мама, брат и отец лежат.

Золотые строки. И добавить нечего. Ведь может же человек сказать, без пены и чисто.

Стихи зачастую говорят об авторе больше, чем проза. Я обычно и знакомлюсь с новым автором через стихи. Сразу видно птицу по полету. И уже как‑то прощаю человеку многословность в прозе.

Скачал рассказы Хайнлайна. Читать их необременительно. Параллельно читаю Теняева, по главке–две в день, даже увлекся. Ну, наступает сезон чтений.