С утра заложил стирку. Такой покой. Машина крутит, я сижу вычитываю последние записи, правлю; это вошло уже в привычку. Никому они, кроме меня, не нужны, в них нет ну совершенно ничего значимого – чистый отчет о проделанной работе, подпорка для гаснущей памяти старика. Но мне хочется, чтобы и этот текст был красив, или, по крайней мере, удобочитаем. Перечитывая, ухожу в воспоминания о предыдущих месяцах и как бы вновь проживаю их.
Зато вполне отдаю себе отчет о каждом прожитом дне в старости. Мелкие заботы, мелкий, посильный труд, никакой рефлексии. Ну, для гармонии, конечно, присутствуют и разсуждения, но их лучше никому не показывать.
Вот наслаждаюсь вальсами. Вальс №2 Шостаковича в двух интерпретациях: одна чисто симфоническая, классика; другое же испонение – эстрадно–симфонический оркестр; здесь и саксофоны чуть резче, и, главное, тромбон. Здесь тромбон царит – и в сильной доле с басами подтрескивает, и соло его, на октаву выше, чем в первом исполнении, звучит красивее.
Вот мне оно важно – нюансы эти. Или «Киевский вальс» Гомоляки: какое торжество духовых! Какое богатство!
Я стараюсь жить гармонично. Ну, хоть последние годы – сколько их там осталось.
В Екатеринбурге тут 14–летняя девочка встала перед нелегким выбором. Денег мало, а край как надо купить косметику, и надо еще заплатить за интернет. Она решила заплатить за интернет – это важее, а косметику в магазине – украсть. Поймали. Девочка объясняет, почему решилась на кражу. Ее спрашивают: тебя хоть родители учили, что воровать нельзя? Ответ достойный: «Да, но это не стоит тех денег». Без тени сомнения.
Современная молодежь прагматична. Украду, убью – но без косметики и интернета не останусь. Прям как в «Унесенных ветром».
Для кого я только писал свои «Раздумья?»
Тут во Внуково на разбеге в тумане французский Фалкон налетел на снегоуборочную машину; катастрофа. Водитель машины, выехавшей на полосу, остался цел и невредим; его назначили стрелочником. Если бы на борту был не глава четвертой в мире нефтяной компании, то замяли бы быстро. А так поднялся страшный шум. Я наблюдаю с вялым любопытством. Русский бардак.
Но главное: мое отношение к авиации давно уже определяется поговоркой: «Гудит, гудит родной завод – а мне‑то что… » Цинично, но факт: я свое на этом заводе отпахал.
Вот пропал в Туве Ми-8, две недели как не могут найти. Нырнул куда‑то. Найдут через год, как тот Ан-2 в Серове, где‑нибудь поблизости. А у меня вот сердце не болит. Ну, такова летная работа.
Да уж. Медаль «За верность авиации» я не оправдываю. Какая уж тут верность. У меня, по идее, сердце должно рваться – а оно себе спокойно стучит, и я прислушиваюсь, нет ли экстрасистол или сбоя ритма. Это мне важнее, на восьмом‑то десятке, чем какие‑то катастрофы.
Вот пилоты Люфтганзы в двадцатый раз объявляют забастовку, с теми же требованиями, что и весной. И снова двое суток двести тысяч пассажиров будут томиться в вокзалах, потом судиться с компанией. Я всей своей душой на стороне компании и совершенно против вконец уже зажравшихся пилотов, которым мало и десяти, и пятнадцати, и двадцати тысяч евро в месяц. А также против всех тех, кто выбастовывает в Европе жалкую пятипроцентную надбавку к зарплате, а народ при этом страдает. Народ становится заложником этой сраной демократии. Сталина на них нет.
Ничего лучше демократии не придумано? Черчилль наверно в гробу вертится.
Демократия – государственный режим временщиков. Срок кончился – и им по фигу. Что такое нынче хромая утка Обамка? Ничтожество, окружившее себя псаками.
В наркоманских кругах появилась новая отрава – курительные смеси, спайк или спайс… да хрен с ним. Народ накуривается и мрет; в обществе идет вялая волна либерастических полумер и болтовни.
По мне – пусть сдыхают. Пока распространителям наркотиков не будет смертной казни, желательно публичной, без всяких снисхождений, – ничего мы не добьемся. Слишком прибыльный это бизнес.
Смертную казнь надо вновь вводить. Мораторий был объявлен под нажимом толерастического Запада и прогибом под него наших дерьмократов. Но теперь‑то у нас глаза открылись на западные ценности. Нет уж, наркоманов и распространителей надо рубить под корень, даже если щепки полетят. Иначе общество погибнет.
Хотя я за всю свою жизнь так и не видел ни разу живого наркомана. Ни разу. Ну вот не встречался. Однако если не дай бог он встанет у меня на пути, мое отношение к нему будет как к лютому зверю, как к бешеной собаке.
А общество их жалеет, пытается лечить.
Раньше если бешеная собака забегала в село, весь мир с вилами и кольями ополчался и тут же забивал ее насмерть. Вот такое должно быть отношение.
Я жесток и негуманен.
Ага. А он тебя пожалеет. Бешеная собака тебя пожалеет. Она покусает твоего ребенка, и он тоже станет бешеной собакой.
Все больше убеждаюсь в правоте своих оценок. Вот я разочаровываюсь в современной молодежи и все время оглядываюсь: мол, и в древние времена аксакалы заявляли… и прочая, и прочая… а не слишком ли я самоуверен?