Ворчание ездового пса

На днях в Варшаве пришлось приземлиться на брюхо Боингу-767 авиакомпании Lot. Капитан Тадеуш Врона, молодец, притер машину к бетону как пушинку. Ну, ВПП была полита пеной, поэтому чуть–чуть только искры летели из‑под правого движка на пробеге. Что там у них произошло, непонятно, но факт: не вышла ни одна нога шасси. Народу на борту было больше 200 человек. Вот – профессионализм. Таки умеют летать поляки!

Правда, если невыпуск шасси произошел из‑за какой‑то ошибки экипажа… Но в частном случае посадки на брюхо капитан Врона идёт по стопам пилотов в Ижме. Президент обещал наградить экипаж.

Я сознательно отхожу от размышлений. Ностальгия по прошлому для меня не характерна. Живу заботами сегодняшнего дня, нахожу наслаждение в простых житейских вещах. Оправданием такому образу мышления служит железобетонное сознание того, что я всю жизнь пахал как вол, пахал для людей, оставил какой‑никакой след на земле и в небе и этим заработал себе право на покой. Необходимость заставляла меня отказываться от простых радостей жизни; теперь я наверстываю… когда уже нечем. Ну, хоть тем, что у меня осталось.

Утром время возле компьютера пролетает незаметно. Пока читаю почту, знакомлюсь с прогнозами погоды, с новостями – общими, авиационными и автомобильными, – проходит два часа. Потом зацепишься за что‑нибудь интересное в сети, роешь, читаешь, – глядь, а время уже ближе к полудню. А потом с горки покатилось: надо готовить что‑нибудь на ужин, только успевай.

После пяти, как накормишь Надю и она упадет возле ящика, начинается тоскливый вечер. Ну я часок гуляю. Потом валяемся на диване, лениво общаемся… говорить‑то не о чем. Таскаем куски, пьем чай… семечки там, фрукты. Телевизор как фон. Ждём десяти, падаем и дружно засыпаем. Растительная стариковская жизнь.

Вот так же пропадает интерес и к машине: ну, разве что необходимость ездить заставляет, а так – есть она, нет её, безразлично. Ну, есть.

А пропадет интерес к даче – и машина станет не нужна, отдадим её детям.

И так постепенно интересы сожмутся до чисто внутренних: поесть, вовремя сходить в туалет, поспать.

Потом и еда станет просто способом поддержать жизнь между периодами сна.

Потом пропадет интерес и к еде.

Так тихо угасла моя мама.

«Лучше умереть, чем спать».

Но это не значит, что я теряю интерес к жизни. Просто отшелушиваю все лишнее. Книги вот раздаю – зачем они мне. Вот ещё дисков на авиационную тему много скопилось, кому бы их спихнуть.

Мечты уходят. Все несбыточное надо просто отодвинуть за сужающиеся пределы реальной жизни. А то, что осталось со мной, надо использовать. Ещё целы зубы. Ещё ноги могут пройти пять километров за час. Ещё руки и спина позволяют ну хоть лопатой снег отгребать. Ещё реакции нормальные, можно смело ездить за рулем. И если всего этого хватит хотя бы года на три – да куда с добром. Дожить до семидесяти без особых болячек летчику–профессионалу, это, считай, – везение.

Жить и любоваться миром, который для меня скоро померкнет; ждать, думаю, уже осталось недолго. Дал бы бог ещё лет десять, чтобы не задумываться, не тревожиться, а просто жить. Тихонько дыбулять с бабушкой под руку по парку, берегом Енисея… Ну там, глоточек коньячку…

Кстати… вот: налил и выпил, катая языком обжигающую жидкость во рту. И кусочком вареного мяса закусил.

Гуляя вдоль дороги, с сугубым интересом выискиваю среди потока машин мелькающие знакомые силуэты: чаще Солярисы, а Рио что‑то не видать. Оглаживаю их глазами так же, как когда‑то оглаживал взглядом прелестные выпуклости женщин. Но тех прелестей мне уже и не надо, а вот к машинам интерес ещё есть. Ну и хорошо. Живём пока.

Внимательно вчитываюсь в книгу Ризова. Дневниковые записи стареющего, умного, тонкого, даже тонкокожего, страдающего человека. Многие мысли перекликаются с моими. И то: все старики думают почти об одном и том же. Но я все же гораздо оптимистичнее смотрю на жизнь и умею наслаждаться малыми её проявлениями. Может, мне легче от того, что я атеист. Может, Ризову тяжелее, потому что он верующий.

Что я не приемлю? То, что он постоянно обращается к «старцам», ищет в их афоризмах отголоски своего – и эти сырые зацепки выкладывает читателю как ребусы. Мне не хочется ломать голову, ни расшифровывая сами афоризмы, ни пытаясь понять, что этим хотел мне сказать Ризов. Нечто эдакое.

Если уж ты выкладывешь миру свои дневниковые записи, озаботься, чтобы выложенное было, по крайней мере, понятным. А то сам же говорит, что талант – это умение найти наиболее короткий путь к читателю… а у самого этот путь извилист и размазан.

И вообще, я не приемлю эту религиозность. Она ввергла автора в метания и тяжелую депрессию… этого мне только и не хватало на старости лет.

Ризов так был занят собой, своим внутренним миром и осмыслением мировых проблем, что потерял сына. А ведь он – не летчик и постоянно был дома, мог контролировать.

Ну, ум очень изысканный, литературный талант явный… но – не далее Перми. Человек явно не от мира сего.

И его любимые старцы ведь тоже были не от мира сего.