Читаем Ворчание ездового пса полностью

Ну давайте все станем старцами, удалимся от мира. А кто же будет делать руками?

Только… старцы ведь несут в себе мудрость патриархальных веков. Человечество же скачком влетело в 21 век, из которого прошлое рассматривается только через компьютер.

Но Ризов натолкнул меня на дневник Нагибина, который он сам читал с достаточным пиететом… потому что, мол, Нагибин напитался мыслями Розанова… вроде так.

Я открыл Нагибина, читаю пока с удовольствием. Прекрасный язык, ясные мысли. Хотя сама личность Нагибина, писателя соцреализма, весьма противоречива. Он не брезговал литературной халтурой ради весьма уважаемых им благ жизни. И баб любил без меры, шесть раз женат был.

Вот и Ризов, при всей своей глубочайшей интровертности, не отказался от самой что ни на есть общественной должности руководителя Пермского отделения Союза писателей. Мне с трудом верится в то, что он удачно запряг в свою телегу столь разных лошадок.

«Я ухожу…» Ага, как же.

Сегодня приснился под утро тяжелый сон: я вроде бы вернулся летать вторым пилотом на Ту, командиром у меня бывший радист Юра Лукин, он оставил меня на предварительном старте, а сам выскочил уточнить маршрут руления; я решил вырулить самостоятельно… по каким‑то коридорам, цепляя кромками крыльев за стены; проход все уже и уже, все вниз, в какую‑то яму… впереди встал проем двери – не пролезть… куда я заехал? И т. д., и т. п. Тьфу.

Пока не сделал зарядку, перипетии этого тупика все не шли из головы.

Обычный сон старого пилота. Обычный. Именно такая хрень и снится старикам. А молодым снится сияющий простор и крылья за спиной…

Цивилизация накладывает на личность тяжкие вериги ответственности. Иногда они становятся неподъемными. И конфликт между приказом топ–менеджера и невозможностью решить задачу – законными путями, а иной раз и чисто физически, – становится типичной интригой нынешних сериалов и прочего мыла.

Мальчики летают, им страшно интересно. Потом начинают кряхтеть. Потом задумываются. А на всем этом их недолгом летном пути встают опасности, иной раз далеко не атмосферического толка. И таки придут молодые пилоты к тому же состоянию, которое сформировалось во мне к концу моей тридцатипятилетней летной жизни… только придут гораздо раньше и не сохранив здоровье как я.

По наводке Либрусека я по диагонали за полтора часа пробежал «Мою золотую тещу». Да уж, силен был боец–секач Нагибин: видать, эротическое начало в нем было таки хорошей иллюстрацией теории Фрейда. Но… как‑то мне это неинтересно. Не мое это. Все эти страсти далеки от моих желаний и возможностей. А он в этой сперме прям купался.

Богема городов считает такой род отношений очень интересным, питательной средой для всяческих ихних пиэс. Русская деревня считает это грехом и б…дством.

Страшно далеки они от народа – и правители, и втершиеся к ним в доверие классики соцреализма.

А нынешние правители направляют наш народ по пути просвещенной Европы, которая это б…дство уже прошла сто лет назад и выбросила его на помойку… внуки наши им кормятся теперь.

Теперь вижу, что книга Ризова идёт прямо по стопам и таки сильно под влиянием нагибинского дневника. Но, видя, что Нагибин уж больно невыигрышно выставил себя в своем нравственном эксгибиционизме, Ризов пошел выше. Он и пейзажи описал более подробно и украсил их кружавчиками, и не стал выворачивать на виду у читателя потаенные углы души, оставив только божественное, и навалил нечта эдакого, чтоб интеллигенты поломали голову над расшифровкой.

Ну а личность Нагибина… у меня вызывает омерзительное чувство. Поистине, цветы иногда вырастают и из дерьма. А – таки талант. Но писать халтуру… увольте. Вот уж на это я совершенно не способен. Я сгорал вместе со своими книгами. А этот только успевал баб менять. Однако сам понимал, что он говно–человек, страдал от этого понимания, зарабатывал литературной халтурой немалые деньги и запойно жрал водку.

Дворянская кровь, блин. Талантливый человек, но… раб своих страстей, которыми его Бог таки не обделил. И очень слаб на передок, отмечает с подробностями все, что хоть мало–мальски относится к сфере половых сношений. Это ему страшно интересно.

Он очень порядочен во всем, кроме сношений с бабами. Он считает, что огулять все что движется, – не грех, а обыденность… даже необходимость.

В один день упало два легких самолета: в Ростовской области и под Питером. В обоих случаях инструктора возили крутых учлетов. И мое мнение тут совпадает с общим: крутые пацаны, загнув пальцы, пересели прямо из джипов в самолеты, а менталитет прежний.

На заре авиации человек, готовясь уйти в полет, собирал все свое мужество, все умение, всю волю, все знания – и концентрировал их для того, чтобы только подняться в небо.

Нынешний же потребитель, даже садясь в новый навороченный джип, редко удосуживается хотя бы просмотреть инструкцию. Что уж говорить о самолете, когда для этой крутизны летательный аппарат – лишь новое транспортное средство. Бабло плачено, дядька–водила быстренько научит, чего уж там особенного. Иной раз и с похмелюги… а че такого?

Перейти на страницу:

Все книги серии Ездовой пёс

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары