Ворчание ездового пса

Я пристальнее вгляделся. Сморенный сном пожилой капитан сидел, свесив голову на грудь; жилистая шея выглядывала из‑под каракулевого воротника пальто. Старость явственно выпирала во всем: и мосластые руки, и набрякшие веки, и глубокие морщины на шее и по бокам рта, и седая щетина на подбородке, и, главное, какая‑то особо видимая в сонном человеке старческая сгорбленность, долгая усталость от жизни.

Наверное, тут вот, в этой штурманской, сидят его ученики. Старому ездовому псу Аэрофлота есть что передать молодым… да уж и не молодые, у самих, небось, уже свои подмастерья, а то и молодые мастера…

Цвет Аэрофлота, жрецы, носители опыта сидели рядом со мной – лысые, не особо привлекательные, измятые, устало матерящиеся… в общем, как все. Но за их плечами, за этими золотыми нашивками на погонах, понимающий человек представил бы себе миллионы перевезенных живых человеческих душ. И о каждой такой живой душе у них болела своя душа. Хотя… вряд ли кто из них скажет об этом. Зачем? Коню понятно… работа.»

И ведь не на «кукурузнике» поля опрыскивал, Ил-62 привел откуда‑то с Камчатки, если я не ошибаюсь. Это я ещё не упомянул о том, как лихо «дедуля» обскакал Вас в Домодедово, выскочив впереди Вас по косой скоростной «рулежке».

Да, а не далее как на прошлой неделе Ваш покорный слуга имел честь в стенах Краевой больницы осматривать перед операцией генерального директора компании «АэроГео». Ну, помимо собственно медицины поговорили и за авиацию. Он, между прочим, очень хорошо Вас знает, выразился в том духе, что вот, мол, Ершов это да, того, ЧЕЛОВЕЧИЩЕ, МУЖИК, МАСТЕР. Я абсолютно серьезно. В общем, никакие ссылки на возраст и маразм, уважаемый Василий Васильевич, не принимаются!»

Вот… подбадривает меня человек. А у меня моральных сил уже нет. Слишком поздно ввязался я в эту писанину, а теперь задор иссяк.

Дима назвал Лебединского труэнтом за его разносторонность. Я нашел разъяснение этого термина… выходит, и я тоже труэнт? А что: помимо основной профессии, в которой я достиг определенных высот, моя деятельность распространилась и на литературу. И вроде бы там тоже меня считают успешным. Вернее, это многочисленные читатели считают меня типа писателем, а профессиональные литераторы, члены этих своих союзов, молчат. И что – я прям плачу от обиды, скриплю зубьями и не сплю ночами? Ну–ну. Для меня это только хобби. Хочу – пишу, не хочу – не пишу.

А… не хочу.

Страна пережила 90–е и движется вперёд. Да, при этом и на этом наживается определенная, активная, хищническая часть населения, это в любой стране так. Но народ, масса, стал жить гораздо, неизмеримо с 90–ми, богаче. От машин уже не продохнуть; в каждой семье машина. И квартирный вопрос решается – количество новых домов в городе едва ли не удвоилось. В эту гонку втягивается все больше молодежи, она становится не инертной массой, а активной, жадной, действующей частью населения большой страны. И в этом верчении много пены. Пена и сейчас бурлит на Болотной площади в Москве… название соответствует содержанию. А для тех высоколобых, кто не может найти работу, Путин понастроил вокруг Питера заводов, где высокий конкурс к конвейеру. Так поди же попляши с гайковёртом.

А в результате я, пенсионер, могу купить себе приличную машину, а значит, жить лучше. И большинство живёт лучше, и холодильники ломятся.

Все эти годы перестройки я жил все лучше и лучше; теперь уже и желать‑то нечего, все у меня есть. Мы как пахали, так и пашем, а не бегаем на болотные площади. А заказные пейсатели, вроде престарелого радетеля Нагибина, как писали халтуру, так и пишут. Совесть наррёда, видите ли. На халтуре мягко спал и сладко ел, мучаясь еврейским вопросом… алкаш московский.

Нет, личность он явно неординарная, но уж слишком раздвоенная, не цельная. Двуликий Янус. Ведь он много и хорошего, честного написал… но кому нужны сейчас его Трубников или «Бабье царство?» Ну, ещё востребована читателем его золотая любовница–теща… это модно… клубничка. До глубокой старости этот момент его волновал.

А меня вот уже в 67 перестает волновать. Чего там нового.

Пробежался по диагонали через житие Мандельштама по Нагибину. Ну, прям новый Христос. Не зацепило меня утонченное нечто эдакое. Может, и правильно пожалел Нагибин таких как я в своем последнем абзаце: мы слишком погрязли в реалиях жизни для того, чтобы поднять голову из грязи и попытаться взглянуть в те горние выси… и т. д.

Мы все погрязли. Новый век пришел, и в нем нет места высокой поэзии, той, что не от мира сего.

Ну, был Мандельштам. Ну, гений он. Но стихи его невостребованы. А стихи Пушкина и Лермонтова востребованы. Время расставило все по местам.

Жаль Мандельштама… которому было жалко нас, сирое людьё.

Но и сам Нагибин практически не востребован будущими поколениями.

Ага. Ещё Марка Шагала вспомним.

Они как‑то… сами в себе.

И чего я все время мучительно стучусь и стучусь туда, в их непонятный мир, ощущая собственную неполноценность?

Скучно мне. Той зимой я хоть работал над «Таежным пилотом». Но тогда ещё было желание что‑то донести до людей; теперь же… нет.