Читаем Ворчание ездового пса полностью

Из Питера написала девушка: хочет всерьёз организовать школу симмеров для пацанов, просит поддержки. Ну, я ей кое–чего посоветовал. Моя поддержка, в основном, моральная. Но то, что находятся желающие претворить мои идеи в жизнь, радует.

На форуме общаются между собой действующие опытные пилоты: Арабский Летчик, Летчик Леха, Гарнаев… Обсуждают особенности освоенных тяжелых типов, сравнивают, комментируют, отвечают на вопросы. Я тихо завидую им, ребятам чуть помоложе меня. Мне этого уже не понять, не догнать. А им повезло налетаться и на советской, и на иностранной технике. Некоторые нюансы мне близки и торкают в сердце. Но моя стезя иная, иной крест.

Включил Круга, и навалилась ностальгия по осеннему Кайеркану. «Косой осенний дождь…» Вот было время! Ну никаких тебе забот: фюрер думал о нас, кушать, пить и спать у нас было в избытке, времени тоже. Наша задача была только одна – хорошо отдохнуть перед рейсом.

Конечно, все плохое быстро забывается. Остается одно хорошее, приятное. Ну и что – я и запомнил приятное. И на всю жизнь этот засранный, каменный, протараканенный Кайеркан будет мне родным. И всегда у меня будет мечта вновь посидеть с экипажами в этой кухоньке, оклеенной жёлтыми осенними обоями, с набитым жратвой холодильником, с негромкими разговорами о жизни за бутылочкой–другой водки, весьма скромно употребляемой, под музыкальный канал телевизора или под мой красненький магнитофончик. А в моей комнатке на тумбочке будет ждать раскрытая общая тетрадь с наметками «Ездового пса…»

Но нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Она давно унесла этот кусок моей жизни в Лету, оставив только теплые воспоминания в сердце.

Только сейчас я осознал, что та стайерская программа, на которую

запрограммирован мой организм, сработала на шестом десятке лет жизни мощным эмоционально–чувственным всплеском, какой у нормального человека бывает лет в 20–30. Результатом его стали мои книги. В их фундамент легли все впечатления тех лет; они ещё эхом отзывались после шестидесяти, этакими душевными афтершоками. От 30 же до 50 я был увлечен процессом летания до такой степени, что все остальное просто не выпускал наружу, либо изливал в дневники. Выплеснулось оно аж в 53 года… а заглохло в 64, может, в 65, после «Страха полета». Все, что я ни делал потом, было лишь ненужными веществами.

Вся моя жизнь была внутренняя. Наружное было вторично, обязаловка, текучка… ушло и почти не запомнилось. А все вехи – внутренние. Никому этого не понять, да никому до этого и дела нет. Для всех я – скучный, неинтересный, необщительный, почти аутичный человек. А у меня от 53 до 65 была настоящая, яркая, сильная, насыщенная, плодотворная жизнь. Вот именно – в возрасте свежей старости. Все, что происходило до того, было лишь сжатием пружины. А сейчас я уже явственно доживаю век. И, думаю, после 70 начнется обвальное, равнодушное старение.

Мне тут во сне привиделось: ощущение ПОКОЯ, такого абсолютного, о котором принято говорить «вечный». Вот это состояние и есть порог смерти. И покой тот был привлекателен именно как наивысшего уровня жизненное состояние. Вот, будучи в том покое, я – и УЗНАЮ ВСЕ, а после спокойно переступлю порог.

С таким состоянием души я до восьмидесяти явно не доживу – да и зачем.

Зацепился глазом за свое эссе, поработал часок… или два. Много слов. Но пока это все преамбула. Допустим, я убедил читателя в том, что авиация в загоне, что нужна государственная воля, наметил приоритеты, остановился на личности Капитана и на исходном материале для формирования этой личности. Теперь нужен конструктив.

Нижайшая производительность труда у меня. Обсасываю каждое слово. И все маюсь сомнениями, что мне нечего им сказать.

Ради чего я пишу? К кому обращаюсь? Может, только чтобы выложить очередной материал в сеть и насладиться тем, что курилку ещё обсуждают?

Вот преследует мысль, что все это напрасно, никому не нужно, устарело и вызовет лишь досаду у читателя.

Вчера дал Наде прочитать наброски своего эссе, получил серьезную критику. Аккуратно, щадяще так, поспорили. И как‑то во мне ясно и холодно прорезалось осознание того, что брюзжание деструктивно и что я застрял в замшелых понятиях. И снова встал вопрос: зачем? Что нового я смогу сказать молодежи? Да ничего, кроме того, что уже сказал в книгах.

Принял же решение в прошлом году: прекратить литературную деятельность? Вот и прекращай, не смеши людей, не копай под себя. Жизнь ушла вперёд.

Надя твердо убеждена, что, несмотря на вселенский информационный скачок и разрыв между поколениями, молодежь находит свой путь и смело отбрасывает старый опыт. Тем более, Надя с этой молодежью нынче работает и видит её потенциал своими глазами.

А уж в авиации, где сейчас, фигурально выражаясь, арбалеты и луки быстро сменились ружьями, – кому нужен опыт оперения стрелы или натягивания тетивы?

Перейти на страницу:

Все книги серии Ездовой пёс

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары