Ворчание ездового пса

Труженик, и пишет о Труде. Но пишет о труде, понятном каждому. А ты пишешь о летной работе; это так, экзотика, горчичка к жизни.

И снова, и снова Тарковский. Какой честный писатель. Да против него, и против его героев, простых, диковатых, примитивных таежников, – эта сраная десятимиллионная Москва, с её урбанистической, педерастической, потребительской культурой, с её политикой, эпатажем и пустотой слов, – просто ничто. Гадостная, гадючья язва, полная червей.

А ведь я в свое время пролетал – и над той Москвой, и над тем Туруханским районом. Но почему‑то мне очень близки туруханские охотники. И всеми фибрами ненавижу эту столичную гомосексуальную креативную и бесплодную срань.

Вот она – Русь, настоящая, живая, глубокая, енисейская Русь. А столица её, Руси этой, – мерзостное гнездо разврата и гнили.

Читаю дальше. И так плачу, как давно не плакал, – чистыми слезами; плачу от чистоты этих рассказов, от их простой житейской честности, чуждой всем этим горожанам, но такой естественной у нас по Енисею.

Ну, Мастер! Пишет о той жизни, какою сам живёт. И ведь это цивилизованное, выросшее на попкорне поколение вряд ли поймет его боль и его честность. Без жоп, сисек и убийств, без иронии и без дефективы, без подлости человеческой, без утонченных страстей… Низменная, нестерильная жизнь, с примитивной дыркой в нужнике, – а то и вообще без оного!

Тарковский очень близок мне. Я ведь пишу о том же самом. Да вот цитата:

«И росла в нем безотчётная гордость за свою жизнь, за это нескончаемое чередование тяжкого и чудного, за ощущение правоты, которое даётся лишь тем, кто погружен в самую сердцевину бытия».

Да, именно правоты. Я это все именно так и чувствовал, летая.

Обидно только, что основная масса читателей в нашей стране роится именно в двух столицах.

Но автор должен утешаться простой мыслью. Неважно, что мимо выстраданной и кровью сердца написанной твоей книги пройдут миллионы равнодушного столичного планктона, – важнее, что её прочитают и слезой умоются сотни твоих провинциальных единомышленников. А для миллионов планктона – и для армии мусорщиков – свои одноразовые нетленки тоннами гонят с конвейера донцовы и резепкины. Да и в столицах наших все‑таки есть же ещё и нормальные труженики, у которых душа способна войти в резонанс с чистой мыслью честного, скромного писателя.

Вот ведь как старость подкралась. Я все надеялся, что, уйдя с летной работы на землю, раскачаюсь, разработаюсь и восстановлюсь. Ага. А оно оказалось, в 58 лет уже вполне наступила физическая, суставная, мышечная старость. И все мое биение вокруг физической нагрузки было только борьбой с неумолимой старостью. Не восстановилось, а только стало хуже. И так оно тянулось десять лет. А теперь я вполне отдаю себе отчет в том, что я дед, старик. И все мои мечты обернулись одной мольбой: Господи, дай ещё немного здоровья – и больше мне ничего не надо.

Ничего в этой жизни мне не ново, всему я знаю цену. И последние амбиции гаснут в отчетливом понимании: дед, все, что ты мог сделать в своей жизни, ты уже совершил. Больше сделать у тебя ничего не получится, просто по старости. Потолок. И пока ты ещё способен воспринимать удовольствия – пусть главным из них станет ощущение собственной состоятельности. Вот им и наслаждайся. Благодари бога за то, что ещё на своих ногах.

Поэтому какие‑то там издания, премии, поездки, встречи, заседания и прочее надувание щек – это мираж.

На авиа ру обсуждают выкатывание Боинга в Ростове: человек на посадке не стал заморачиваться, а просто перелетел пупок, ну, как нас Фуртак учил; полосы чуточку и не хватило. И между делом вспомнили, что, мол, Ершов был мастер по посадкам на пупок; кстати, как там дед, жив ещё?

Вот так. Да и Димка с Олегом признались, что меня за глаза дедом зовут, правда, Дедом, с большой буквы.

Я‑то сам иной раз брошу взгляд на себя в зеркале… таки седой и лысый, морщинистый дед с тусклыми глазами. Все позади. И воспоминания, гревшие душу ещё совсем недавно, теперь как‑то бледнеют и растворяются в сиюминутных заботах. Ну, было. Ну, прошло.

Сижу в сумерках, слушаю давние песни молодого Киркорова. Хороший он певец, хорошие песни были; нынешние против них – барахло. Грущу.

Нашел в сети старые его песни «Небо и земля» и «Страна моя, тебе не до концертов», и ещё скачал два десятка старых любимых песен, которые записаны на магнитофонной кассете, а в машине‑то на флэшке не было; теперь есть.

Я вот смотрю на лица одиозных авиационных деятелей, периодически мелькающие на экране. Ну что они уже могут в авиации? Да ничего, тусуются, произносят правильные, пустые слова… москвичи. Они – уже отработавший свое человеческий ресурс, и мне нечего им уподобляться, тем более что о них через десять лет и не вспомнят: они не смогли реализовать себя в активный период жизни, не оставили следа; теперь вянькают вдогонку.

Руслана похоронили в Ташкенте; перед отлетом было краткое прощание форумян с покойным.