Ворон – Воронель

«Отданный врагу и преданный друзьями, он больше не боялся ни черта». Это относится ко многим из нас. Поэтому мы строго и высокомерно судим тех, кто говорит в условиях так называемой свободы. Так вот, по этим нашим жестким критериям стихи Нины Воронель идут «по первому разряду».

Определенность гражданской и эстетической позиции — для поэзии, как мне кажется, условие непременное. У Нины Воронель эта позиция произросла изнутри, из самых стихов, «из живота», как следствие того, что она — поэт, а так называемые «прогрессивные» добывают позицию из окружающего мира, от ветров, веяний, от чужих настроений — почва, на которой они воздвигают свои конструкции останется «той же трудной вечной мерзлотой».

…Есть еще одна область, в которую Нина Воронель вхожа, — еврейство. Как это удивительно, что она в состоянии сознать себя еврейкой. Почтительно удивляюсь этому. Сохраняя дарованное нам местом рождения неисчислимое богатство русской культуры, дыша нашим воздухом — русской речью, в то же время причаститься тысячелетиям живучей и плодоносящей нации, — это, я думаю, редкостное везение, выпадающее на долю художникам определенного типа. Сейчас самый яркий пример из них — Шагал, в прошлом веке — Гейне… По-моему, Нина Воронель «набирает высоту». Сейчас она еще во многом «крапива, не осознавшая себя», но наше великое и подлое время работает на нее…

Может быть, не закрыты для нее и другие жанры — помнится, были у нее интересные драматургические опыты. Они тоже, я думаю, заслуживают внимания.

Отрывок из письма, написанного в лагере.

Мордовия, Потьма, поселок Озерный.

Юлий Даниэль

1969 г.

* * *

Я не хочу опять вернуться в детство
Не потому, что в тучах грозовых
Вершилось историческое действо
В тридцатых, а потом — в сороковых.

Я не хочу опять вернуться в юность
Не потому, что в пятьдесят втором
История испуганно запнулась
О грубо приготовленный погром,

Не потому, что свет шестидесятых
Мне чем-нибудь дороже и милей,
Не потому, что мой земной достаток
Надежно привязал меня к земле.

Я просто не желаю возвращаться
К тому, что не забыто навсегда:
К мучительному ожиданью счастья,
К тревожному неверию в себя,

К разладу между смехом и слезами
И к вечерам, заполненным тоской,
И к первому моменту осознанья
Великой разобщенности людской.

И я боюсь, что той, одной из тыщи,
Дороги не увидит мой двойник,
Что он по возвращеньи не отыщет
Ни бед моих, ни радостей моих.

1967

* * *

Запахи детства еще не забыты:
Лагерем пахнет в дождливом лесу,
Мокрой подушкою пахнут обиды,
Пахнет детсадом картофельный суп.

Горести детства еще не забыты:
Книжки стремятся к плохому концу,
Щиплется йод на коленках разбитых,
Злые веснушки торчат на носу.

Промахи детства еще не забыты:
Сладкие промахи первой любви,
Горькие промахи самозащиты,
Трудные счеты с другими людьми.

Бродит под окнами близкая старость,
Чертит морщинки смелей и смелей,
Но неотступное детство осталось,
Как часовой, возле двери моей.

Люди привыкли считать меня взрослой,
А для меня, как в забытой игре,
Так же звучат напряженной угрозой
Крики мальчишек в соседнем дворе.

Так же страшусь я их звонкой погони,
Так же поспешен мой след на снегу, —
Будто сквозь все эти долгие годы
С легким портфелем я в школу бегу…

1966–1969

* * *