Воронье Гнездо

— Всеслав. Но не смей так меня звать, понял? Я исключительно Доктор Сева.

— Доктор Сева… Где тут туалет?

— Туалет? А вы ему мочесборник не поставили? — Сева обратился к хирургу.

— А я‑то что? — ответил тот. — Я тебе медсестра что ли? Да и вообще, он не в критическом состоянии, сам дойдет.

— И то правда. Медсестра! Отведите нашего гостя в уборную. Всем спасибо.

Едва ковыляющего Славу, везущего за собой капельницу, увели, а диагност принялся изучать скверно склеенную медицинскую карту.

— Что это? Где истории болезней? Тут только пара прививок за последний год и… Что это, мать вашу, за слово? — Сева всматривался в листок.

— Ты и сам знаешь, медкарты со свободы мало кому забрать удается, все тут составляется.

— Да уж, в доктора особо не поиграешь. Ладно, осмотрим его, а там уж решим.

— Расскажи лучше, какие женщины тебе нравятся, — хирург вновь завел свою шарманку.

— Сколько можно? Прекрати, тебе обязательно постоянно пытаться сломать мою жизнь?

— Женщина не испортит ее, только украсит! Ты и сам видишь, как я с женой здорово живу.

— О, ты даже не представляешь, как иронично звучишь!

— А вот и нет! И ты прекрасно это знаешь. Одиночество скоро совсем сгрызет тебя.

— Конечно. Меня, скорее, сгрызет его отсутствие. Ты не представляешь, как много людей мне приходится пропускать через себя каждый день — все эти зэки, пытающиеся откосить от работ, придурки с разбитыми рожами, начальство…

— Это другое. Ты устал от чужих людей. Жена же — это свое. Общение с ней было бы совсем иным.

— Да что я тебе плохого сделал–то? О-ох, прекрати меня искушать.

— Ага! Значит, получается!

— О, пациент идет.

Слава подошел к Севе и, глядя, как испуганный щенок, сказал:

— У меня красная моча, доктор.

— Красная? Вот черт, убирайте физраствор нахрен, у него же почки отказывают!

* * *

Всеслав сидел за столом в своей коморке и задумчиво вертел в руке карандаш, хирург опирался на стену около него.

— Вот же повезло, — бормотал Сева, — летаргия. Что если это энцефалит?

— Летаргический? Температура, вялость и часовая отключка организма, конечно, подходят под симптомы, но… Серьезно? Как тебе это в голову пришло? Уже лет тридцать никто не болеет, неужели нет объяснения проще? Слишком экзотично. Скорее, опухоль мозга.

— Ну, извини, что у нас и симптом тоже экзотичный! В летаргию при простуде не впадают.

— В любом случае, не объясняет отказ почек, — хирург пристально смотрел на свои туфли.

— Это не наша работа. Парню нужно обследование мозга, с такими–то симптомами, а его в лазарет забросили. Это все равно что рак аскорбинками лечить.

— Ну, нас тут неплохо обеспечили оборудованием все же.

— Херня. Зачем оборудование, если нет специалистов? Кроме нас тут только офтальмолог, невролог, да лаборант…

— Ну есть же невролог!

— Этот алкаш? — Сева недоуменно посмотрел на хирурга. — Я, блять, к этому отшметку общества ни сам не подойду, ни парнишку не отдам. Он же псих.

— А у тебя все тело в тату, и что? ВУЗ‑то все один проходили.

— Ну, к черту, я буду просить перевести бедолагу в нормальную больницу. И все–таки, почему отказывают почки? Проблемы с кровообращением? Токсины, наркотики? Почему только сейчас он заметил? Черт, без истории болезней у нас никакого анамнеза не выйдет. Однако попробуй расспросить его поподробнее, а я пойду к начальнику.

* * *

—… а почечная недостаточность у кого–нибудь в семье была? — спрашивал хирург Славу, уставившись в блокнот, когда подошел Амедей, скрючившийся лебединой шеей.

— Эй, здорово, — перебил доктора пришедший, — не залатаешь?

— Ты вообще охренел? — взъелся хирург. — Стой в очереди, видишь, я занят.

— Да ладно тебе, он все равно уже давно в отключке!

— Сейчас ты будешь в отключке, — хирург посмотрел на Славу и тут же заткнулся.

Пациент и правда был без сознания. Врач соскочил со стула и принялся сначала нежно похлопывать его по щекам, а позже — остервенело хлестать, будто силясь выбить челюсть. Ничего не действовало, тогда он прощупал пульс — почти ничего.

— Сестра, эпинефрин!

— Что? — ответила растерявшаяся медсестра.

— Эпинефрин, блять! Адреналин неси!

— Вы слишком драматизируете, господин, — вмешался Амедей, — он же даже не умирает…

Хирург оттолкнул его, забрал шприц у медсестры и вколол содержимое Славе. Заметив, что ничего не происходит, он принялся тормошить бесчуственного, бормоча что–то вроде "не в мою смену!" и "держись, парень", при виде чего Амедей расплывался во все более широкой улыбке. Ответив на слегка наигранное упорство врача, Слава замычал что–то и попытался убрать от себя тормошащие руки, однако хирург слишком увлекся, и прекратил не сразу.

— Ладно, пожалуй, — улыбался Амедей, — я постою в "очереди" еще немного, если все будет продолжаться в том же духе.

— И это эпинефрин? Ну и халтура! — крикнул хирург невиновной медсестре.

Слава же просто лежал и болезненно потирал щеки, на которых краснели следы ладоней, словно метки членов какого–нибудь дикого племени.

— Ох-х… Ч‑что произошло?