Воронье живучее

Да поразит возмездие бедой,
Тех, кто за дружбу заплатит враждой!

Расплата неизбежна, час искупления обязательно придет, он уверен в этом и не вернется в кишлак, ни за что не вернется, если только не случится что-нибудь чрезвычайное, из ряда вон выходящее, или если не вернут силой. Наплевать на толки, которые вызовет отказ жениться на Марджоне! Хуже, чем теперь, о нем не подумают — некуда хуже.

Дадоджон принялся перечитывать письмо. Когда в комнату вошли дядюшка Чорибой и Туйчи, он сидел с поникшей головой.

— Что с тобой? — спросил дядюшка. — Вести, что ли, плохие?

Дадоджон поднял голову и натянуто улыбнулся.

— Нет, ничего, — сказал он и обратился к Туйчи: — Это правда, что арестовали Нуруллобека? Когда?

— Да уже дней десять, если не больше.

— Какого Нуруллобека? — удивленно произнес дядюшка Чорибой. — Нашего директора интерната?

— Его…

— О господи! — поразился дядюшка, в знак крайнего изумления схватившись обеими руками за ворот своего халата. — За что?

— Всякое говорят, — пожал плечами Туйчи и, протягивая Дадоджону газету, прибавил: — Он же водил компанию с прокурором, а того пропечатали как взяточника…

— Что-что?! — воскликнул Дадоджон.

— Вот фельетон… «Таджикистони Совети», на третьей странице.

Дадоджон торопливо развернул газету, сразу увидел слово «фельетон» и над ним заголовок «Рад услужить». Из однообразно черных строк глаз тут же выхватил и имя, и должность Бурихона.

— Ну и ну, — вымолвил Дадоджон. — Действительно о нашем прокуроре.

— А ты почитай вслух, чтобы и мы послушали, — сказал дядюшка Чорибой.

Дадоджон стал читать:

— «Рад услужить. У большой дороги, под аркой, сооруженной из столбов и фанеры, на которой аршинными золотыми буквами сияло название колхоза «Первое мая», стояли бдительные дозорные. Их взоры были устремлены в одну точку, туда, где дорога, что ведет в райцентр, сливалась с горизонтом. День кончался. Жаркое июльское солнце неохотно ползло на запад, и его косые острые лучи били в глаза. Но, дабы выполнить свой долг, дозорные проявляли стоицизм и смотрели вперед из-под ладоней. Их твердость была вознаграждена: они, в конце концов, узрели двух всадников, именно тех, кого ждали.

— Едут! Едут! — возбужденно закричали они и припустили со всех ног в кишлак.

— Едут! Едут! — подхватили их крик другие дозорные и помчались по кишлачной улице в сторону правления.

Возле дома правления томился ожиданием еще один караул. Завидев бегущих, дозорные ринулись к двери и распахнутым окнам.

— Едут! Едут! — завопили они кто дискантом, кто басом.

В тот же миг из правления выбежали председатель колхоза Пир-заде, его сподвижники и соратники.

— Точно они? — спросил тучный Пир-заде, задыхаясь то ли от непривычной скорости, которую развил, то ли от радостного волнения.

— Они, они!..

Пир-заде быстро откашлялся и замер в смиренном ожидании, прижав руки к груди. Все остальные последовали его примеру.

Я описываю это столь подробно, так как видел все своими глазами и слышал своими ушами. Я свидетельствую, что прежде таких торжественных встреч в колхозе никогда не бывало. Я удивлялся и поражался, ибо знаю всадников и знаю, с какой целью они пожаловали. Поверьте, это отнюдь не великие мужи, достойные триумфа, и цель была у них ординарная — ознакомиться с положением дел в колхозе. Во всяком случае, так они объяснили. Но не буду забегать вперед, расскажу по порядку.

Первый всадник, которого сам председатель колхоза Пир-заде бережно, словно редкую и хрупкую драгоценность, принял на руки из седла и с величайшей осторожностью поставил на землю, был районный прокурор Бурихон Алахонов. Он милостиво улыбнулся встречающим, некоторым даже пожал руку и кое у кого спросил о самочувствии, про здоровье жен и детей. Он был в хорошем настроении, что, судя по лицам, всех обрадовало.

Второй всадник оказался милиционером, приставленным, как видно, охранять прокурора. От кого пли от чего, это еще предстоит выяснить, а может быть, станет понятным из дальнейшего. Прокурора Пир-заде со всем почтением и уважением пригласил переступить порог правления, милиционера же вежливо препроводили в чайхану. Разговор в кабинете председателя затянулся до самой темноты.

Дело в том, что недавно в колхозе побывал землемер и выявил неучтенные земли… Что это значит, известно: приписка, очковтирательство, обман, государства. Пир-заде и его приближенные с землемером не согласились, акт не подписали, обозвали его вымогателем, хотя честные люди утверждают, что, прежде чем вступить с ним в конфликт, пытались умаслить его, то есть, попросту говоря, сунуть взятку. Когда же их номер не прошел, свалили, что называется, с больной головы на здоровую, и Пир-заде помчался в Богистан и пригласил в колхоз прокурора.

Опустим их долгие разговоры в кабинете, так как основная беседа, в которой все прояснилось, состоялась в доме председателя. Туда прокурор прошествовал при свете полной луны и ярком мерцании звезд. Он был весел, шутил и громко смеялся, а Пир-заде подхихикивал.