Воронка бесконечности

«…Продолжая дело Великого Октября, коммунистическая партия и советское правительство воплощали идеи великого Ленина и совершали на этом великом пути чудеса героизма. Угрожая миру прелестями новой эры в истории человечества и соблазняя человечество неизбежностью коммунизма, они затягивали его в воронку советского рая на земле и своим героическим примером вдохновляли род людской, заставляя его воспрянуть. Однако род людской угождал лишь Богу злата и чтил лишь одного кумира священного – телец златой.

Под звуки бравурных маршей, поскольку нам песня всегда и везде строить, а также жить помогает и к победе на крыльях ведет, наши спортсмены со страха завоевывали все золото мира на международных соревнованиях. Еще бы: ведь когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой.

На партийных, комсомольских, профсоюзных собраниях строители-энтузиасты протестовали против эксплуатации народных масс в странах капитала и их перманентного обнищания.

Ух, как ярко брызгало солнце в глаза советским людям, ой, как ослепляло, как сбивало с толку! Ух, как солидарно, плечом к плечу, вставала со славою страна на встречу дня! Ну, а руководящее ядро? Ядро энтузиастов правило бал, управляло оркестром, снова и снова взмахивая невидимой дирижерской палочкой и планомерно поднимая советских трудящихся на бой святой и правый с ревизионизмом, империализмом, реваншизмом, капитализмом, сионизмом, сепаратизмом, китайским догматизмом, с западным буржуазным влиянием, с поджигателями мирового пожара, с врагом прогрессивного человечества, и за новую социалистическую мораль, достойную лишь советского человека – строителя коммунизма. В соответствии с пролетарским интернационализмом угрожая миру миром, сразу все демократические и миролюбивые силы планеты во главе с передовым отрядом мирового пролетариата единодушно и решительно осуждали происки американских империалистов, поддерживали и единодушно одобряли интернациональную помощь братскому народу социалистической республики Чехословакии и танки на улицах Праги, демонстрируя такую перспективу и другим товарищам нашим по разуму, совсем нас о том не просившим. Провозгласив очередную ложь, коммунистическая партия и советское правительство разжигали антикитайскую истерию в связи с военным конфликтом на острове Даманский и антиамериканский пожар в связи с войной во Вьетнаме.

И снова, и снова бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овации.

Все встают».

«М-да… Едва ли такой текст напечатают… Конечно же, придется сокращать, сглаживать, смягчать». А вот ее такие мысли не посещают, и стихов она не пишет и не переводит», – злорадно подумала я, снова и снова переживая неприятную встречу в заснеженном парке Мозжинки.

Но если отправляешься в путешествие по времени и попадаешь в прошлое не по долгу службы, а из душевного расположения, следуя своему призванию, то мало-помалу становишься хранителем времени и чувствуешь его, как живое.

Как живое…

Много лет назад. Она…

Как избавиться от постоянно напоминающей о себе тоски, боли, то тупой, то нарастающей, все обостряющейся, почти невыносимой? Не избавиться даже, а только отвлечься, ненадолго отодвинуть ее куда-то в угол, положить в дальний ящик стола, запереть на ключ?

Но получалось это с трудом. Так человек непременно задевает на ходу именно больное место.

Приходили и уходили, незаметно сменяя друг друга, как часовые у военного объекта, поразительно похожие друг на друга бессолнечные, серенькие пустые дни. Бесконечно тянулись беспросветные, глухие зимние вечера. Иногда Олежка все же звонил, в надежде, что к телефону подойдет она. Молча дышал в трубку или вешал ее. Неважно, кто отвечал на звонок – отец или она.

В ту бесконечно долгую, больную морозную зиму сначала изредка, затем почти каждый вечер стал заходить Игорь, ее давний знакомый, студент факультета, на котором она училась. Он этой зимой уже писал дипломную работу, был сильно увлечен темой – правыми республиканцами США, – и ее поражало, когда же он пишет диплом, если все вечера пропадает у нее. Но скоро она поняла: он сильно увлечен не только правыми республиканцами.

Она коротала вместе с Игорем ледяные тоскливые вечера. За окном, изготовившись к прыжку, следила за ней, подстерегала черная непроглядная ночь, а дома, в комнате, мягкий приглушенный свет торшера умиротворял, сближал…

Они уютно располагались в ее комнате. Игорь уже привычно устраивался на ее диванчике, она – в кресле у стола. Пили крепчайший ароматный кофе, к которому она его приучила, разговаривали об итальянской истории и о советской действительности, спорили о правых республиканцах, о Барри Голдуотере и Линдоне Джонсоне, о любимых книгах… Она читала ему наизусть «Пять страниц» Симонова и «Пять коней» Гумилева, которые так отвечали ее настроению. Или слушали музыку – больше всего песни Новеллы Матвеевой.