Воровка

Мы вылетели из Рима четыре дня спустя. Нам едва хватило времени, чтобы восстановиться после смены часовых поясов, а мы уже были готовы уезжать. Не то чтобы я мог сконцентрироваться на отпуске, когда моя бывшая бродила по городу. Я искал Оливию в аэропорту, в ресторанах, в такси, разбрызгивавших воду на мои лодыжки, проезжая мимо. Она была везде и нигде. Какова вероятность, что мы окажемся на одном рейсе? Если бы она была там, я бы…

Она не была на нашем рейсе. Но я думал о ней все девять часов перелета через Атлантику. Прокручивал любимые воспоминания – дерево, кафе-мороженое, апельсиновая роща, битва на торте. Затем – дурные, по большей части о том, что она заставляла меня чувствовать, о постоянной тревоге за то, что в конце концов она уйдет от меня, и о том, как неприкрыто, почти кричаще она отказывалась признать, что любит меня. Так трагично и так по-детски. Я покосился на свою жену. Она листала журналы и пила дешевое вино из тех, что подают в самолетах. Пригубила его и поморщилась.

– Зачем заказывать то, что тебе не нравится?

– Наверное, потому что даже это лучше, чем ничего, – сказала она, глядя в окно. Красноречиво отражает ситуацию, подумал я. Открыл книгу, которую взял с собой, и уставился на чернила. На девять блаженных часов Леа оставила меня в покое. Никогда прежде я не был настолько благодарен за существование дешевого вина. Когда мы приземлились в Майами, она побежала в туалет поправить макияж, а я занял очередь в «Старбаксе». К моменту, когда мы дошли до ленты выдачи багажа, мое настроение скатилось настолько, что стало самым поганым за всю мою жизнь.

– Да что с тобой такое? – сказала Леа. – Ты такой рассеянный всю поездку, это ужасно раздражает.

Я бросил на нее мрачный взгляд из-за стекол солнечных очков и выхватил ее поклажу с ленты, поставив на пол так жестко, что та завихляла на гребаных вращающихся колесиках. Кто вообще собирает в дорогу два огромных чемодана, хотя поездка занимает лишь пять дней?

– Мы договаривались, что ты будешь работать над ситуацией вместе со мной. Но ты не рядом со мной даже морально.

Она была права.

– Поехали домой, – сказал я, целуя ее в макушку. – Я хочу проспать двенадцать часов подряд и как минимум три раза поесть в постели.

Она приподнялась на цыпочках, целуя меня. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы поцеловать ее в ответ – иначе она заподозрила бы неладное. Когда она застонала в мой рот, я понял, что лгал ей настолько же хорошо, насколько лгал самому себе.

Глава 26

Настоящее

Шины моей машины скрипят по гравию, когда я стремительно вылетаю с парковки. Как она могла? Провожу ладонью по волосам. Почему никто из них не сказал об этом раньше? Они такие жестокие, ядовитые женщины; можно было бы подумать, что они обязательно воспользовались бы подобной информацией в своих целях. Все, о чем я могу думать, ускоряясь до 95 миль в час по пути к Леа, – о маленькой девочке, что по-прежнему носит мою фамилию. О той самой, которая, как мне сказали, вовсе не моя дочь. Было ли это ложью? Если Леа солгала о том, кто отец Эстеллы, я бы убил ее собственными руками.

Эстелла, с ее прекрасными рыжими кудрями и голубыми глазами – но нос у нее был мой. Я был так в этом уверен, пока Леа не сказала, что ее отец – кто-то другой. Тогда ее нос изменился. Я думал, что мне только казалось, ведь я так сильно хотел, чтобы она была моей.

Когда я заворачиваю на подъездную дорожку, у меня пересыхает во рту. Тысячу лет назад это была моя подъездная дорожка. Моя жена жила в этом доме. Я разрушил ту реальность ради любви к призраку – к замужнему призраку.

Боже. Когда я думаю об Оливии, внутри меня разливается что-то похожее на гармонию. Покой. Она может не быть моей, но я принадлежу ей. Сражаться с этим уже бесполезно. Я просто продолжаю падать и ползти к ней, как щенок, прижимаясь животом к земле. Если мне не суждено получить Оливию Каспен, я сам обреку себя на одиночество. Она моя болезнь. И десять лет спустя я наконец осознаю, что ее не излечить другими женщинами.

Открываю дверцу машины и выхожу из салона. Внедорожник Леа припаркован на своем привычном месте. Я прохожу мимо него, к ступеням, к входной двери. Она открыта, и, переступая порог, я прикрываю ее. Оглядываюсь вокруг: гостиная завалена игрушками – Кукла с Капустной Грядки лежит на голове, возле горки из раздетых Барби. Перешагивая через трехколесный велосипед, направляюсь к кухне. И слышу свое имя.

– Калеб?

Леа стоит в дверном проеме, ведущем в кухню, с полотенцем в руках. Я изумленно смаргиваю стоящий перед глазами образ: крайне редко Леа появлялась с чем-то в руках, кроме бокала мартини. Она вытирает ладони полотенцем и бросает его на столешницу, а затем сокращает расстояние между нами.

– С тобой все нормально? Что ты здесь делаешь?

Моя грудь вздымается, не вмещая все, что я хотел бы выпустить наружу. Я стискиваю зубы так сильно, что удивительно, как они не крошатся в пыль. От Леа это не укрывается, и она вскидывает брови.