Воровская яма

Алексей Иванович огляделся по сторонам, почему-то посмотрел на часы и надолго задумался. О полиции никто из них даже не вспомнил.

Оба понимали, что такое обращение ничего не даст.

В маленьком баре хлопотала только что пришедшая на работу буфетчица. Вдалеке у ворот мелькала спина сторожа-пенсионера, который от своей каморки у ворот далеко не отходил.

– Георгий, поручи кому-нибудь из своих людей следить за садовником, – предложил Алексей Иванович, когда они устроились за столиком. – У него где-то рядом должен быть схрон, куда он приходит вечером, берет там деньги и допоздна просиживает в баре напротив дороги. Два дня назад мой брат видел его вдребезги пьяным. Он кое-как возвращался из этого бара поздно вечером.

– Мыслишь так? – криво усмехаясь, отозвался Георгий и полез за мобильным.

Он приказал заместителю отправиться в комнату садовника и под удобным предлогом увести того, чтобы сделать обыск.

– Алеша, – обратился он тихо, даже по-свойски, – ты не знаешь болгар. Теща моя говорит: «Болгары народ подлый, злой, всегда нож в спину вставят». А болгарское жулье они как цыгане. Поэтому деньги давно пропиты или проиграны в карты, – категорически заявил Георгий.

– А ты разве не болгарин? – вдруг дошло до Алексея Ивановича.

– Нет, я – помак! Как говорят русские – гремучая смесь.

– А Асен тоже гремучая смесь? – спросил Алексей Иванович.

– И он тоже. Все начальство здесь помаки. А вот садовник – болгарин, его зовут Иван.

Несколько секунд он помолчал и добавил:

– В этом деле надо действовать жестко.

Он снова выругался на каком-то диалекте, стиснул свои толстые пальцы в кулаки, и глаза его стали злыми и страшными. Только сейчас до Алексея Ивановича дошло, какой оборот принимает дело.

«Будут выбивать показания мордобоем», – мелькнуло у него в голове.

– Ты твердо уверен, что это той? – с болгарским окончанием еще раз спросил директор. Алексей Иванович сделал короткую паузу, перед его глазами вновь пролетела ночная сцена, и он уже менее охотно подтвердил, что уверен. Вскоре садовника послали по задачам, а Алексей Иванович вместе с замдиректора пошли обыскивать комнату.

Деньги и серую куртку в комнате садовника не нашли. Но на большой двуспальной кровати, поперек, словно доказательство невиновности, лежала не серая, а белая куртка с капюшоном.

– Это он для меня оставил белую куртку, – обрадовался Алексей Иванович, – смотри, мол, нет у меня серой куртки, которая была на мне ночью. Ну что ж, голубчик, это еще одно доказательство, – окончательно решил Алексей Иванович.

Вскоре они вернулись на место, где восседал директор. Он уже пил кофе и беседовал с сестрой – бухгалтером Дома журналистов. Руководство стало совещаться, а Алексей Иванович молча слушал. Предложение о слежке за садовником сразу отпало. За слежку надо было платить, поэтому денег стало жалко. Асен – тот самый замдиректора, который ходил с Алексеем Ивановичем на обыск, седой, но крепкий мужик с огромными бицепсами и кулаками, на хорошем русском объяснил, что посадит садовника в подвал в огромный холодильник.

– Товарищ мороз быстро развяжет язык. Такую экзекуцию он не выдержит, – с гордостью возвестил Асен. Когда консенсус был найден, Асен вместе с еще одним бугаем-сантехником пошли за садовником.

Вскоре Алексей Иванович увидел, как эти двое под руки повели трепещущего, как рыбка, садовника в подвал.

Садовник шел обреченно, словно на казнь. Минут через десять вернулся Асен. Он был возбужден, ругался, кулаки его кровоточили.

– Не признается! Мы его связали и закрыли в холодильнике.

Алексей Иванович напрягся и почувствовал, что потеет.

– Ты его бил? – хрипло спросил он Асена, понимая, что и без вопроса все ясно.

– Еще как!

Он опять выругался и языком стал зализывать сбитую руку. Прошло еще минут пятнадцать. Алексею Ивановичу это время показалось вечностью.

«Что за мир такой? – думал он. – Все не по правилам! Никакой справедливости! Кто сильней, тот и прав, тот и колотит. А Господь все терпит и… молчит!..» Но вдруг он вспомнил о пропавших деньгах, о наглой попытке ограбить его ночью, и гнев снова наступил на его сердце. Минут через пять он наконец, не выдержал и, показав на часы, сердито сказал:

– Может быть, хватит? Человек может заболеть или, не приведи господи…

Он не договорил, и сурово взглянул на директора.

– Не волнуйся, ты за это отвечать не будешь, – осклабился Асен. – Пусть еще померзнет.

Но директор кивнул головой, Асен нехотя пошел в подвал. Через минуту он вернулся и сообщил, что садовник трясется от холода, но не сдается.

– Пойдемте к нему, – решительно сказал директор. – Сейчас мы ему покажем Сталинград. Сделаем очную ставку с Паулюсом.

Когда открыли холодильник, Алексея Ивановича взяла оторопь. Он не узнал садовника. Лицо превратилось в кровавое месиво. Только горели упрямые глаза, на которые сосульками нависли рыжеватые пряди волос.

Асен вытолкал садовника на площадку. Руки у того были связаны электрическим шнуром.

– Это он? – спросил Асен Алексея Ивановича.