Воровская яма

В это субботнее утро он приехал еще раз посмотреть на выделенную для него дачу, которая ему не нравилась. Кто-то из охранников невзначай сделал замечание, что дача не хуже хозяина. Это сравнение Капканова страшно обидело. Хитрые дозорные, чтобы сгладить конфликт, уговорили хозяина выпить. Тот клюнул и незаметно наклевался. Естественно, после выпитого у Капканова изменилось настроение, и его понесло. Он стал читать охранникам стихи, потом рассказывать анекдоты и, наконец, ругать Госдуму и почему-то министерство юстиции. В этом состоянии ему бы отлежаться, расслабиться после напряженной недели, а он ринулся обедать в столовую ДПС. О его аппетите ходили легенды, что весьма сказалось на талии. Однако его полноту сглаживал необычайный рост, придавая облику внушительность и масштабность. По всей видимости, по дороге ему кто-то дополнительно нагрубил, и вот тут совсем некстати подвернулся полный сочувствия коллега по схожей работе в другой организации. Причем Кольцов сказал только два слова: «Вы что, с ума сошли, Викентий Александрович? Разве можно так кричать?»

Этого вполне хватило, чтобы получить по полной программе.

– Спасибо, Кольцов! Вот чего не ожидал, так это таких оценок. Значит, по-твоему, я с ума сошел! И это я слышу от тебя, к кому я так хорошо относился. О ком не переставая трубил как о новом таланте! А ты оказался неблагодарным, представляешь меня сумасшедшим! Ненавижу таких угрей, как ты, – басом ревел Капканов, словно из-за Кольцова он потерял веру в человечество. – Тебе своей конторы мало, на мое место метишь! Выгоним, – подытожил он, ткнув Кольцова кулаком в грудь. – И никто тебя не спасет! Просить на бедность будешь!..

Кольцова словно ударило обухом. Настолько все было неожиданным, агрессия была такой оголенной и несправедливой, что он даже не нашелся, что ответить. Эта растерянность была воспринята Капкановым как подтверждение всего сказанного. Он погрозил пальцем перед носом Кольцова, резко выпрямился во весь свой огромный рост, ногой отпугнул напавшего на него с лаем Умку и, судорожно натянув шляпу по самый нос, с перекошенным от гнева лицом поспешил дальше, продолжая на ходу материться.

Все произошло так внезапно и так преднамеренно, что Кольцов всерьез подумал о вмешательстве каких-то дьявольских сил. Дополнительным фактом ко всему случившемуся стало странное поведение Умки. Он бросился за Капкановым и, агрессивно рыча (откуда только силы брались), попытался укусить его. Только настойчивые крики Кольцова заставили Умку угомониться и вернуться назад.

По-разному взволнованные, они вновь расположились в беседке.

Кольцов сел на то же непросохшее кресло и стал размышлять о случившемся. «Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – думал он, значит, все эти годы совместной работы в высшем совете Капканов ему не доверял, ревниво относился и исподволь собирал все негативное, что вылил сегодня». «Господи, – анализировал случившееся Кольцов, – неужели ты дал благословение на такой разворот событий, неужели моей жизнью распоряжается какая-то неведомая сила, которая начинает сталкивать меня в пропасть?»

Здесь взор его упал на сидящего поодаль Умку, и вдруг в глазах собаки он увидел все, о чем думал в эту минуту. Странность, появившаяся в поведении щенка за последнее время, внезапно начала превращаться в стройную систему. Это он, Умка, обладая какой-то неведомой силой, моделирует ситуацию, которая оборачивается вопреки желанию Кольцова конфликтом, а затем несвойственным ему стилем поведения. Он еще раз неотрывно посмотрел в глаза собаки и почувствовал, что его предположения верны. «Неужели это маленькое существо, еще недавно умиравшее вследствие страшной болезни, – лихорадочно соображал Кольцов, – приобрело иммунитет, который рождает свободу поведения, бесстрашие перед любой проблемой, и, главное, каким-то образом воздействует на меня, провоцируя вести себя абсолютно независимо?»

Важным открытием стало и то, что это чувство свободы начинало Кольцову нравиться. Медленно, но неуклонно до него стало доходить, насколько легче и правильнее вести себя просто так, как ты считаешь нужным, и при этом не бояться никаких последствий. Это состояние было похоже на самочувствие самого богатого человека, каждый день тратившего миллионы на нужды человечества. Кольцов вспомнил свой конфликт с Зелинским и отметил, что и тогда он, в сущности, поступил правильно:

не стал хвалить то, что не достойно похвалы, не прогибался перед тем, кто не заслуживает уважения. И вместе с тем он не мог не понять, как эти простые человеческие чувства не согласуются с принятыми правилами. Ведь при таком поведении ты в одночасье становишься недругом, если не преступником. В этот момент перед ним во всю силу встал вопрос, как быть дальше. Идти этой новой и опасной дорогой или поскорее броситься назад, отработать задний ход и, извинившись перед всеми, продолжать жить, никому не мешая и ни от кого не отличаясь?