Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль

В разработке деталей предстоящей делюги мы рассчитали на то, что после взрыва, заработает сигнализация и у нас будет плюс-минус пять минут до приезда полиции, чтобы взять содержимое сейфа, проскочить туннель, выбраться из колодца, перебежать лесополосу и дорогу, и сев в машину помахать мусорам ручкой. Но в самом начале завершающей стадии этого блестяще разработанного плана он был почти разрушен досадным инцидентом, виновником которого был я.

Как только было решено взрывать сейф мы разошлись по разным укрытиям. Взрыв был направленного действия, что-то вроде холостого заряда, я в этом вообще не разбираюсь, знаю лишь, что быть убитым осколками нам не грозило. Я спрятался за одним из настилов, остальные тоже заняли места кто где. Пахом отсчитал до трех, послышался глухой хлопок и из недр пола со струйкой дыма вырвалась ударная волна, вместе с ней завыла сигнализации, а с потолка слетели все фонарики кроме одного. Если бы не глухое пространство, которое нас окружало, мы бы и не почувствовали взрыва. Здесь же, в закрытом помещении, взрывная волна сокрушила все что ей попалось на пути, в том числе и настил, за который я спрятался. Он упал и своей массой придавил мне ногу, которую я несколько дней назад подвернул в аэропорту Шарля де Голля. Это было что-то. Резкая боль пронзила меня всего, насквозь. Слезы брызнули из глаз. Как я не закричал, сам не знаю. Но стонать и мычать я мог себе позволить. Тем более, что из-за воя сирены меня не было слышно. Серега кинулся ко мне, поднял настил и вытащил ногу, в то время как Пахом с Эдиком уже орудовали возле сейфа.

Взрыв удачно сорвал дверь сейфа, по всему было видно, что Пахом правильно все рассчитал, ибо в следующую минуту, с металлическим кейсом в руках, под музыку истошно воющей сигнализации, они с Эдиком подбежали ко мне. Время пошло. Я был никакой, прекрасно понимая, что на этом моя песня спета, не сказал, а прокричал тоном, не терпящим возражений: «Валите!». Манул, который пытался закинуть меня на спину, не обратил никакого внимания на мой крик. От любого движения боль подступала вновь и вновь. Басота переглянулась и остановила взгляд на Сереге, тот повернулся и посмотрел на меня в упор.

Никогда не забуду этот взгляд кореша, в чьих глазах застыла беспомощность и безысходность, так ему не свойственная.

Если бы мы были вдвоем Манул без колебаний закинул бы меня на плечи и ринулся прочь, кричи я, не кричи, без разницы. Здесь же на карту были поставлены, как минимум, свобода наших подельников. Я на раз-два просчитал его мысли.

— Валите же, я попробую задержать мусоров, только поднесите меня к двери, — прокричал я напоследок, потому что звук сигнализации перебивал слова. Они сделали что я просил и скрылись в дверном проеме. Почти в одно и то же время, началась суета возле дверей с внешней ее стороны. Я понял, что это уже прискакали легавые. Увидев в стороне небольшой, но достаточный для того чтобы подпереть дверь брусок, я пополз к нему, боль немного утихла. Видно какую-то ее часть взял на себя мозг, который командовал телом. Но подпереть дверь я все же успел. Полагаю, читатель понял, какую дверь я имею в виду? Ту, которая вела из дома в подвал.

О чем я думал, не помню. Наверное, ни о чем. В подобную ситуацию я уже попадал и не раз, правда тогда не был подбит. Я умудрился как-то сесть на ступеньки, а их было что-то около пятишести и поневоле стал прислушиваться. Движуха за дверью была, но не такая, какую я ожидал. То есть с выламыванием двери кувалдой и т. п. действиями ОМОНа. Это меня поневоле насторожило, но ненадолго, потому что в какой-то момента, когда мои мысли были взбудоражены легавой непоняткой'[95] что-то так стебануло меня по башке [96], да еще с такой силой, что я выстегнулся[97] и больше уже не приходил в себя четверо суток.

Очнулся я в больничной палате и, судя по убранству, это не была тюремная больничка. Буквально сразу, после пробуждения, мне почему-то просверлили мозг слова французского философа Рене Декарта Cogito, ergo sum, («я мыслю, следовательно, я существую»), которые когда-то я прочитал на стене камеры-одиночки Баиловского централа (центральная тюрьма города Баку), где мне чуть не намазали лоб зеленкой[98]. И что характерно, эти слова сверлили мозг целый день. Как мантра какая-то, которую необходимо было запомнить на всю жизнь. Бывает же такое!

Голова моя покоилась на возвышенности из нескольких подушек. Тошнило. Боль пронизывала мозги насквозь, но дотронуться хотя бы до висков, чтобы почесать или просто надавить на них, не было возможности. Голова была налысо побрита и вся перебинтована. Плюс ко всему, на затылок был наложен, видимо, не один шов. С ногой тоже были проблемы. Она была в гипсе по колено. Как я узнал чуть позже, у меня был двухсторонний перелом голеностопа и сотрясение мозга тяжелой стадии.