Ворожея

Ярослава оборачивается, чтобы показать работу старой знахарке. И замирает. Потому как та, что так долго была подле, уж тиха. Бездыханна. И, стало быть, прокрашены нити темные не просто краской алой, но кровью родной.

***

Чародейка на миг остановилась. Повела носом, принюхалась.

Роговлад близко - она чует это по той, знакомой крови, что успела отпить. Да вот и сумерки подобрались. Время...

Лес словно бы замер, чуя приближение теней. И целебна в нем остановилась, приглушенная другой, темной силой. А ведь и ее выпьют, когда душ живых не станет. И Чародейка позвала. Тихо сначала, затем - громче. И зов ее разнесся по округе.

Замерла на дереве омела-сухоцвет, что до того вела тонкую песню. Насторожилась. И пусть сама душою темна, а вот боится, чуя их...

Те, что в белые платья облачены, тоже скрылись. Увели за собою волков с алым взором, да гадюшницы уползли. Подальше от места гибельного. И поближе к тем, в ком жизнь еще теплится.

Мимо же проплыла тень. Пока светлая, прозрачная словно бы. А вот только сила в ней разгоралась все сильнее. Колдунья чуяла это. Муж старый гневался, но подчинялся. И ужалил бы ее, если б жива была, только...

- Не жива, - улыбнулась Пламена. - Не ужалишь. И жизни не выпьешь, как я - твоей. Подчинишься...

Тень склонилась. Медленно, словно бы нехотя. Только нынче она не властвовала над собою, а потому и наказ выполняла.

С татями оно всегда так...

- Собери других. Тех, что уж пали. И сведи к войску. Степному. К морскому вот тоже. Встреть честь по чести, хозяином земель бывши. И разнеси куски рваных душ по околице.

Тот, что помнился Туром, склонился. И, коснувшись легко подола лисьей шубки, снова истаял в сумеречной мгле. А Чародейка припала к земле заснеженной. Отвела белесую насыпь, коснувшись ту ниткой силы. Да оголила погост.

Заговорила-зашептала. И стала ответа ждать. Долго? Знать, нет. Только она торопится...

Нити силы разрывают почву лесную, шля наказы к самим истокам. Покоряют, сминая сопротивленье. Слушают...

Старая земля молчала. Не желала принимать наказ Чародейки, противясь темной мощи. Да только могла ли ослушаться? Верно, нет. Потому и поддалась с часом.

Пошла буграми широкими, да трещинами изошлась. И из-под трещин этих, забеленных снегом последним, потянулись кости. Руки да ноги. Черепа. Позвонки. И те, что пошире, тазовые...

Кости вытягивались из земли, стряхивая ту, словно бы ненужный груз. Складывались причудливо в тела. Верно ли? Нет! Не верно. Только тот порядок - для живых, тут же...

Глазницы загорались светом колдовским, мертвенным. И все с тем же окрасом, болотным. Запахом обживались. Сладким, что сама медуница.

Мертвые воины становились друг подле друга, складываясь в войско бессмертное. Наказов ждали. Спешили исполнить.

Взывать к буллам было просто. Пролить кровь - сначала живую, сладкую. Невинную, что ключом всему. А ведь ее огневики с радостью разнесли по капищам, не забыв и самим насладиться. И пока жива та была, буллы принимали ее с радостью.

А потом запечатать своею, смрадной. Наказ прошептать. Выждать. Минуту, другую...

Это поначалу медленно, а потом - скоро. Потому как земля Камнеградского Княжества расступалась перед нею не просто трещинами - широким рвом. И выпускала из себя все то, что хранила.

И мертвое войско шло к живому, среди которого уж слышно было пение омел. Рядом с костями тленными снова возникали те, что в белых платьях стояли. С глазами черными, да со зверьем голодным. И те степняки, что попадались на пути воинства Колдуньи, отдавали жизнь скоро.

Камнеградское войско тоже вышло за ворота. Да только с него толку мало - Чародейка видела это даже здесь, среди лесов. Напуганные селяне жались друг к другу. И ни топор, ни меч не давали им чувства покоя.

Ее войско не победить - Чародейка знала это точно. Оттого и шла к победе, все выше вздымая руки.

Стрелы степняка, что проносились мимо нее, загорались огнем болотным. Зеленым, изморозью окрашенным. Таяли, издохнув в ладони от тонкого стана. И осыпались к ногам темным тленом. А иногда, когда ей хотелось веселья, оборачивались кругом себя, находя не жертву, но хозяина своего. И тогда степняк падал, пораженный короткой стрелой. А ведьма улыбалась.

Она глядела по сторонам, пытаясь отыскать знакомые черты, но все чаще видела почти одинаковые лица степных воинов, разбавленные морским народом. А вот тот, что рожден и Степью, и Лесом, все не находился. Стало быть, нужно подобраться ближе.

Лес уступает. Расступается стволами исполинскими, раскрывая перед нею поляну широкую. Поляна та пахнет кровью, оттого сладка. Или... нет, кровь та уж давно морскою стала, соленой, хоть и рождена Лесами самими. А вот подле...

Степняк, что стоял к ней спиной, обернулся резко. Почуял? Верно, так. И узнал - Чародейка разумела это. И вот она его признала. Все тот же, то и тогда у Светломеста. Только теперь вот она видит в нем сходство с маткой, Нежаной. Отчего же?..

- Зря пришел, - говорит ведьма. - Я ведь и уйти позволила, жизнь сохранив. И это больше, чем у отца...

- Мертв?

- Мертв! Ночью... повидать хотел?