Ворожея

— Небось снова по лесу да болотам шастает, зверя пушного добывает, — предположил один из кожевенников.

— Да куда ему столько? Куда столько злата девать? — спросил близнец.

— Да у тебя просто в кармане больше медяка никогда не было, потому и не знаешь, что с ним делать, — вытер нос пьянчуга.

Кожевенники хором захохотали. Кому бы говорить — вот уж у кого никогда денег не водилось. Да что там денег! Пьянчуга в первый год после кончины стариков пропил все, что только можно было. Только благодаря старосте на этом свете жив еще и остался. Даже Гедка-юродивый рассказал бы, как пьянчуга собственную душу проезжему торговцу пропил. И коли б не Череда — был бы тот вечным рабом у желтолицего китайца. А так и хату откупили, и работу час от часу подкидывали.

— Зато что ни говори, а никто лучше Лютовера нам шкур да кожи не приносил, — подытожил кожевенник.

— Да-а-а. Такой материал только в радость выделывать, — поддержал близнец.

— Давно ли он таким ладным охотником сделался! — хмыкнул пьянчуга. — Да он до женитьбы лису раз в месяц приносил, ну а о медведе и слыхом не слыхивал.

— Полно лясы точить. Чай, не бабы. Да и не час теперича, — заметил староста. Мужики закивали. — Надобно к обозу вертаться. Но прежде, Вит, собери-ка всех молодцев да баб. Надобно их в лес отправить, Ружу искать. А я покуда к любому ее схожу, кой о чем поспрошаю.

* * *

Староста быстро уверился, что Милава говорила правду о Руже и ее любом. Осталось Цвета послушать. Вот только никак он в себя не придет. Даже у Рафала ничего не получается. Да и Алесю лучше не становится.

— Батька! — окликнула старосту Услада. — Погодь!

Череда оглянулся — к нему бежала дочка. Видать, давно его искала — вон как запыхалась, за бок держится да еле ноги волочит.

— Батька, — задыхаясь проговорила Услада.

— Что?! Алесю совсем худо сделалось? — испугался староста.

— Нет, — задыхалась она. — Наоборот, он в себя пришел, тебя кличет.

— Правда? — с плеч Череды точно камень свалился. Дышать стало легче. Он обнял дочку — и они поспешили домой.

По дороге Услада рассказала, как явился дядька Рафал, принес с собой сок травы-покрик. Обтер им Алеся и стал ждать. Почти сразу случилось чудо — молодец зашевелился и глаза распахнул. Язвы его вмиг коркой покрылись, да и новых пока не прибавилось.

Староста твердо решил к Милаве возвратиться да в ноги ей поклониться. Уж он-то добре ведал, где и по чьему совету Рафал принялся покрик-травой знахарить. Вот и первый навет сам собой рассеялся. Эх, знать бы еще, кто за обозом стоит. Может, снова к Милаве сходить да распытать, как сыну кузнеца помочь. Авось и тут девка не сплошает.

Алесь лежал на лавке. Но лицо его уже не отливало мертвенной бледностью, гнойники и правда подсохли. Вокруг хлопотал Рафал и не мог надивиться на то, как сок подействовал.

— Ну, как ты, сын? — спросил староста, покрутив каштановый ус.

— Все добре батька. Скажи, а почто Милаву в темнице держите?

— Потому что ведьмарка она! — взвизгнула Услада, стиснув в руке оберег.

— Коли б ведьмаркой была, не сказала бы Рафалу, как меня лечить надобно, — помотал русой головой молодец.

— А может, она и ведала, как тебя вылечить, потому как сама порчу и наслала! — заключила сестрица.

Мужчины смолкли, размышляя над сказанным.

— Ты, как себе знаешь, Череда, а я ей верю, — заявил старый мудрец. — Я добре ее очи памятую, когда она про траву сказывала. Можно телом, можно лицом соврать, но глазами… Нет, не ведьмарка она.

Услада фыркнула и уже раскрыла рот, чтоб возразить, да брат опередил:

— Мне сказали, что она рассвет в хлеву у Доморадовны встречала, так?

— К чему это ты? — сузил глаза староста.

— Да, поди, всем ведомо, как Доморадовна свою живность любит. Холит, лелеет почище, чем мамки своих дитяток малых, — сказал Алесь.

— Ну, — нетерпеливо подогнал староста.

— Так вот, ее хлев весь оберегами да травами обережными утыкан. Сдается мне, что уж в купальскую ночь, она, как пить дать, где-нибудь крапивы припасла…

— А кабы Милава ведьмаркой была, то не сумела б в хлев с заговоренной крапивой войти! — закончил за сына Череда.

— И то верно, — поддакнул Рафал.

— А что, ежели Доморадовна запамятовала хлев оградить? Чай, не молодуха уже. Да и с оберегов уже сила сошла, — стояла на своем Услада. — Не может у бабки-ведьмарки доброго потомства быть!

— А вот это надобно проверить, — покрутил ус староста. — Давай-ка ты, Услада.

— Что я? — испугалась девка.

— Ну, сходи к Доморадовне да погляди, есть ли у нее где-нибудь в хлеву обереги какие иль травки заговоренные.

— Не, батька, — остановил Алесь. Уже поспевший стать хмурым лик Услады просветлел. — Лучше тебе сходить. Уж тебя она ни задурить, ни прогнать не сможет. А Усладу вокруг пальца в два счета обведет.

Услада надула пухлые губки от не сильно приятных слов, но перечить не стала — всем ведомо, что Доморадовну она почти так же, как Кукобу, не жаловала.

— Мыслю, прав ты, сын. И чего тебе место старосты не глядится? Самое оно для тебя!

Алесь откинулся на перину — совсем за разговорами обессилел.

— Сейчас, братец, — захлопотала вокруг него Услада, — пойду воды принесу да поесть чего-нибудь соберу.