Восемь гор

Пройдя мимо хлева, я услышал колокольчики и увидел, что Лара пасет коров высоко, далеко от тропы, на склоне, где еще оставалось немного травы: я помахал ей, Лара, давно заметившая меня, помахала в ответ закрытым зонтиком. Закапал дождь, после ночей, когда я почти не спал из-за жары или видел тревожные сны, навалилась усталость. Хотелось одного: дойти до бармы, растопить печку и лечь спать. Ничто так не возвращало мне силы, как долгий сон в моей горной норе.

Три дня стоял туман, я не отходил далеко от дома. Я сидел у окна и смотрел, как облака поднимаются из долины и уплывают в лес: они пробирались между лап лиственницы и приглушали краски моих молитвенных флажков, а потом и вовсе их стирали. Из-за низкого давления гас огонь в печке, дым шел в комнату: я читал или писал и постепенно коптился. Тогда я выходил в туман и, чтобы размяться, спускался к озеру. Я бросал камешек, бесследно исчезавший задолго до того, как плюхнуться в воду, и воображал, как к нему спешат стайки любопытных рыб. Вечерами я слушал швейцарское радио и думал: что принесет мне следующий год? Я словно готовился к великим свершениям, а пока переживал инкубационный период.

На третий день в дверь постучали. Это был Бруно. Он сказал:

– Значит, ты правда вернулся? Пошли в горы?

– Сейчас? – удивился я, ведь вокруг было белым-бело. Наверное, стоял полдень, но могло быть и утро, и вечер.

– Пошли, я кое-что тебе покажу.

– А коровы?

– Да ладно, коровы. Не умрут.

Мы стали подниматься по склону – по тропе, которая вела к верхнему озеру. Бруно был в резиновых сапогах до колена, выпачканных в навозе. На ходу он рассказал, что ему пришлось залезть в навозную яму – вытащить корову, которая свалилась туда в тумане. Бруно рассмеялся. Он почти бежал, я еле за ним поспевал. Он рассказал, что одну из собак укусила гадюка: Бруно догадался об этом, когда увидел, что собака все время крутится у воды, никак не может напиться. Осмотрев ее, он нашел на раздувшемся брюхе след укуса. Собака еле держалась на ногах, Лара уже собиралась положить ее на мулицу и отвезти к ветеринару, но потом мать Бруно велела отпаивать ее молоком, одним молоком, не давать воды и не кормить, теперь собака поправилась и постепенно приходила в себя.

– Про животину всегда узнаешь что-то новое, – сказал Бруно. Он покачал головой и вновь зашагал так быстро, что я за ним еле поспевал. До самого озера он все рассказывал о коровах, молоке, навозе, траве: в мое отсутствие произошло много такого, о чем я должен был знать. В будущем он собирался привезти на выгон кроликов и куриц, но нужно было сначала построить крепкие ограды – вокруг было много лис. И орлов. – Кто бы мог подумать, – сказал Бруно, – что для домашних животных орел страшнее лисы.

Он не спросил про мои дела в Турине и Милане. Его не волновало, чем я занимался целый месяц. Он говорил о лисах, орлах, кроликах и курицах и, как всегда, делал вид, что города не существует, что у меня нет никакой другой жизни вдали отсюда: наша дружба жила в этих горах и происходившее внизу ее не касалось.

– Как твое хозяйство? – спросил я, пока мы отдыхали на берегу меньшего озера.

Бруно пожал плечами.

– Хорошо, – ответил он.

– Расходы покрываешь?

Бруно поморщился. Он взглянул на меня так, словно я затронул неприятную тему, желая испортить ему хороший день. Потом сказал:

– Счетами занимается Лара. Я пробовал вести учет, но, похоже, я к этому не пригоден.

Мы поднимались по сыпухе в густом тумане. Не по тропе, каждый шел где хотел. Пирамидки было не разглядеть, мы почти сразу перестали на них ориентироваться и выбирали путь инстинктивно, следуя наклону горы и линиям, которые подсказывали рассыпанные камни. Мы поднимались вслепую, выше или ниже я то и дело слышал шум камней, на которые наступал Бруно, видел его фигуру и следовал за ней. Если мы слишком отдалялись друг от друга, один окликал “О?”, другой отвечал “О”. Мы сверяли курс, как лодки в тумане.

Потом я заметил, что свет изменился. Теперь на скалы передо мной ложились тени. Я поднял глаза и увидел, как за редеющими сырыми клубами просвечивает голубизна. Еще несколько шагов – и я вынырнул из тумана, внезапно оказавшись под ярким солнцем; над головой – сентябрьское небо, под ногами – плотные белые облака. Мы поднялись намного выше 2500 метров. Немногочисленные вершины выступали из тумана, словно гряда островов, как торчащая из воды часть хребта.