Восемь миллионов способов умереть

Затем, опять же случайно, познакомилась с девушкой, работавшей в кабинете массажа. Донна пришла сюда — и ей понравилось. Здесь она чувствовала себя защищенной. При них дежурил охранник, готовый прийти на помощь в случае возникновения конфликта, да и сама «работа» была, по сути, чисто механической, требовалось лишь соблюдение почти стерильной чистоты. Практически все ее клиенты требовали орального или мануального секса. Никто не домогался ее тела, никакой иллюзии физической близости не возникало, если не считать того, что сама эта близость, естественно, была.

Как человеку с воображением, поначалу ей даже нравилось там. Она представляла себя физиотерапевтом, врачом скорой сексуальной помощи. Потом ей надоело — то был какой-то приют для мафиози, объяснила она, там даже ковры и шторы попахивали смертью. И вообще все это походило на обычную службу. Являться надо было каждый день, в определенные часы, ездила она туда и обратно на метро.

— И это занятие прямо высасывало — я очень люблю это слово, — высасывало из меня поэзию!

И вот она уволилась, снова ушла, что называется, на вольные хлеба и, опять же совершенно случайно, познакомилась с Чансом. И все, наконец, встало на свои места. Он поселил ее в этой квартире, первой приличной ее квартире в Нью-Йорке, он сам распространял ее телефон по клиентам — словом, запустил ее в дело. Все ее счета оплачивались, квартиру убирали — в общем, для нее делалось все, и единственное, что ей оставалось, — это писать стихи, отправлять их по почте в разные журналы да быть приветливой и милой, отвечая на телефонные звонки.

— Но ведь Чанс отбирает у вас весь заработок! — сказал я. — Вас это не волнует?

— А должно?

— Ну, не знаю.

— Это все равно какие-то нереальные деньги… — заметила она после паузы. — Легкие деньги. Быстро приходят, быстро уходят. И если бы было иначе, то все торговцы наркотиками давно бы стали владельцами акционерных компаний. Но такие деньги… они всегда разлетаются по ветру. — Она устроилась на скамье поудобнее и повернулась ко мне: — У меня есть все, что нужно. А единственное, что мне нужно, так это чтобы меня оставили в покое. Я хочу жить в приличных условиях и иметь время для работы. Я говорю о поэзии.

— Я так и понял.

— Вам известно, через что вынуждены пройти многие поэты? Они преподают или вкалывают где-нибудь на производстве, играют в разные там литературные игры, все время где-то выступают, читают лекций, лезут из кожи вон, чтобы получить грант, знакомятся с нужными людьми, унижаются, лижут им задницы. Мне никогда не хотелось заниматься всем этим дерьмом. Я хотела писать стихи, вот и все.

— А Ким?

— Бог ее знает…

— Думаю, она была связана с кем-то. И это послужило причиной ее гибели.

— Тогда мне ничего не угрожает, — заметила она. — Я свободна. Конечно, вы можете оспорить это утверждение. И сказать, что я часть всего человечества. Но разве при этом мне следует чего-то опасаться?

Я не понял, что она имела в виду. Она закрыла глаза и задумчиво, нараспев произнесла:

— «Смерть любого человека оскорбляет и унижает меня потому, что я часть человечества». Джон Донн… Так вам известно, с кем она была связана и каким образом?

— Нет.

— А как вы считаете, ее смерть может меня унизить? И была ли я связана с ней?.. Я ведь ее почти не знала. Да, не знала и, однако же, написала о ней стихотворение.

— Можно взглянуть?

— Конечно, но только не уверена, что вы поймете… Например, я написала поэму о Большой Медведице, но если вы хотите узнать об этом созвездии что-то конкретное, следует обратиться скорее к астрономам, а не ко мне. Ведь стихи — это не факт действительности, это ее ирреальное отражение. Это внутренний мир поэта.

— И все равно хотелось бы взглянуть.

Похоже, ей было это приятно. Она подошла к письменному столу — современный вариант старинного бюро с откидной крышкой — и почти сразу же нашла то, что искала. Стихи были написаны от руки на листке плотной белой бумаги. Изящные прописные буквы выведены ручкой с тонким металлическим пером.

— Отправляя их по журналам я, конечно, перепечатываю, — сказала она. — Но мне нравится, как они выглядят написанными от руки… Я даже специально выработала каллиграфический почерк. И знаете, это проще, чем кажется…

Я прочитал:

Искупай ее в молоке, пусть белый поток убегает,
Чистый в этом запоздалом крещении.
Излечи последнюю схизму[5]
В предрассветном сиянии. Возьми
Ее за руку, скажи, что все пустяки,
Что нет пользы плакать о пролитом молоке.
Выстрели семенем из серебряного ружья. Истопчи
Ее кости в ступе, разбросай
Бутылки с вином у ног ее, пусть зелень стекла
Сверкает у нее на пальцах. Да будет так!
Пусть течет молоко.
Течет и убегает в древние травы.