Восемь знамен

Лань Гуй поняла, что никогда не знала настоящего мужчину. Сяньфэн уже был измотанным болезнью инвалидом, когда она впервые попала к нему в постель, да и к тому же с тех пор он сильно сдал. У этого же мужчины были сила, и желание, и опыт. Он посадил ее к себе на бедра, укрыв их обоих своим плащом от ночной прохлады. Они сняли только панталоны, но его рука, проскользнув ей под блузу, ласкала бархат ее груди. Она поцеловала его и научила делать то же. Она любила со всей страстью, являющейся неотъемлемой частью ее натуры, которую, однако, приходилось подавлять так долго. И она без тени сомнения чувствовала, что он ее тоже любит, и вручала ему свою жизнь.

— Что ты намерена делать? — спросил Жунлу, когда первые лучи зари коснулись долины.

— Разыщи меня снова завтра ночью, — попросила его Лань Гуй.

Без сомнения, евнухи знали, Лань Гуй ночевала за пределами лагеря, но они и представить себе не могли, что она с кем-то встречалась. А поскольку в пути не оставалось времени на посторонние дела, им не удалось дознаться истины. Да и вообще они решили не обращать на Лань Гуй внимания: она теперь была ничто.

А она переживала непередаваемое счастье. Марш уже не казался больше чистилищем ада. Даже изматывающие дни доставляли радость, так как вслед за ними шли сладостные, пусть даже и еще более изматывающие ночи. Лань Гуй вскоре поняла, что полюбила. И более того, она по-своему мстила за себя императорскому двору.

Миновали три ночи, и теперь они находились на расстоянии дневного перехода от Жэхэ.

— Я увижу тебя вновь? — спросил Жунлу.

— Не знаю когда, но ты обязательно уводишь меня опять.

Как только императорский караван благополучно прибыл во дворец Жэхэ, вернулась прежняя рутина и прежняя изоляция. Опальной Лань Гуй выделили маленькие апартаменты из двух комнат, и к ней был приставлен единственный евнух по имени Ло Ю. Он ей совсем не понравился, и она не рискнула привлечь хоть в малейшей степени его на свою сторону. Итак, ее тайные встречи с Жунлу прекратились. Однако Лань Гуй была уверена, что приобрела надежного союзника, хотя пока и не знала, как на деле могут пригодиться его услуги. Император по-прежнему не замечал ее, к тому же выматывающий переход на север подорвал его и без того неважное здоровье. К радости Лань Гуй, через несколько дней после прибытия Нюхуру прислала за ней. Императрицу длительное и многотрудное путешествие ничуть не выбило из колеи, и она оставалась такой же безмятежной и приятной в общении, как всегда.

— Меня огорчает известие о твоем несчастье, Лань Гуй, — сказала она. — Ты была единственной, кому удавалось делать нашего господина счастливым. Жаль, что ты его разгневала.

— Я предложила то, что считала лучшим для династии.

— Это дело мужчин, — наставляла ее Нюхуру. — У нас, у женщин, более важные заботы. Не хочешь ли взглянуть на сына?

Цзайцюнь обрадовался, увидев ее. За ребенком, судя по всему, хорошо ухаживали и здоровье его укрепилось. Но Лань Гуй показалось, что он совсем по ней не соскучился.

— По-моему, горный воздух полезен мальчику, — заметила Нюхуру. — Будем молиться, чтобы он оказался столь же полезным нашему господину.

Еще большим утешением, чем доброе отношение Нюхуру, по-прежнему остававшейся ее подругой, стало для Лань Гуй письмо от принца Гуна, привезенное Дэ Аньва, который подозрительно сверлил опальную наложницу глазами, когда она вскрыла послание.

— Я не собираюсь читать его тебе, Дэ Аньва, — заметила она. — Поэтому ты можешь убираться.

Он поклонился и вышел, конечно же, докладывать своим хозяевам.

Гун писал: