Восемьдесят сигарет

Лёше дали год посёлка (он куртку на барахолке украл). Но мы встретились. В лагере. Строгого режима. Почему?

Потому что состав нашей спасительной камеры постепенно обновлялся.

Потому что и среди рабов хватает ублюдков.

Потому что Лёша стал рабом среди рабов.

Потому что его сутками заставляли «стоять на палеве», пока все остальные звонили по с трудом добытому сотовому телефону.

Потому что Лёша уснул. Стоя, как лошадь; и из-за этого проглядел приближающего дежурного.

Потому что даже Лёша не мог представить, что с ним сделают эти расслабленные, отдыхающие сволочи, если по его вине у них отнимут телефон.

Потому что, когда дверь камеры распахнулась, Лёша с отчаянием обречённого накинулся на охранника, не давая тому войти в камеру.

Потому что за нападение на младшего инспектора следственного изолятора ему накинули ещё два года с отбыванием наказания в колонии строгого режима.

И вот он здесь. Спит, свернувшись калачиком. А я сижу напротив и пью чай. Двое других рабов играют в нарды.

Занавеска сдвигается в сторону, и неприятный холодок пробегает по моему телу. Шиломбрит окидывает нас похотливым взглядом. От него несёт бражным перегаром (Прошу вас, не будьте наивны. В штатах тоже был сухой закон, и что?) «Чаёк пьёшь, ведьма?» – это мне. «Чё зенки вылупили? Будите её», – это уже тем, что играют в нарды. Они суетливо вскакивают со своих мест и заискивающе улыбаются. «Сейчас всё устроим, Шиломбрит». Шиломбрит бросает на ближайшую к себе шконку две пачки сигарет – два цилиндра по двадцать сигарет, перехваченных ниткой, – и упаковку чая. Стандартный тариф. Иногда, если повезёт, вместо чая может достаться ещё два цилиндра. Итого восемьдесят сигарет.

«Я жду его в сушилке».

Лёшу будят. Он просыпается мгновенно. «А? Что?» – «Шиломбрит ждёт тебя в сушилке». – «Зачем?» – «Ты дебил?» – «Но… я не могу… я болею». – «Да? И чем же?» – «У меня… геморрой». – «Да нам похуй! Значит, крема возьми побольше». Взрыв хохота, затем звон металла: «Или ты нáм идти предлагаешь?» Вопрос заставляет Лёшу вновь вспомнить, что он – тля. Он быстро обувается, берёт крем и выходит.

А я смотрю ему вслед и вспоминаю: два дня на то, чтобы он перестал ползать на брюхе; неделя, чтобы снова отзывался на своё имя; месяц, чтобы перебрался спать с пола на кровать; и ещё столько же, чтобы сел обедать с нами за один стол.

И всё это коту под хвост, чтоб их всех…

33

В доме стояла тишина. Изредка из соседней комнаты доносилось бормотание Марины. Она молилась.

Токарь сидел на диване и курил сигареты одну за одной. В блюдце, которое он приспособил в качестве пепельницы, скопилась небольшая горка бычков.