Восемьдесят сигарет

Подозрения складывались из отдельных мелких фактов в целую картину: «Не захотел взять с собой», «яблоки уже у него», «четыреста тысяч баксов», «я по уши в дерьме, а он чист, как жопа новорождённого», «он не отвечает на телефон». «Он не вернётся. Никто бы не вернулся на его месте».

Чувствуя, что отчаяние охватывает его, он заставил себя не думать об этом. Он резко развернулся лицом к Нине.

– Он приедет, поняла? Это в вашем сучьем мире вы кидаете друг друга почём зря. Из-за бабла, из-за тёлок. Выходишь на волю, и блевать тянет, вернуться хочется. Куда ни посмотри – одни шлюхи и пидорасы, ни одного нормального пацана не осталось!

– Разумеется, кроме вас? – с явной иронией спросила Нина.

– А разве нет? Ты выгляни в окно, одни петухи, сука. Волосатенькие, с серёжками, в джинсиках в облипочку, как у тёлочек. Так и хочется им присунуть. Да чё я тебе рассказываю, сама всё понимаешь, иначе не сидела бы сейчас со мной. Я это понял тогда, в номере. Настоящей женщине нужен настоящий мужик, а не эти сладенькие заднеприводки, – он с отвращением сплюнул на деревянный пол, – ненавижу.

Токарь снова выглянул в окно, прислушался к звукам, рассчитывая уловить шум мотора, но ничего не услышал. За окном стояла тишина. Он поправил занавеску, закурил. Устало потер лицо.

– У меня есть один приятель, – сказал он, подойдя к Нине и сев рядом с ней на диван, – ему дали пятнашку, ПЯТНАШКУ, за то что он забил одного такого. Он пришел в парк со своим маленьким сыном, а рядом на лавочку примостилась толпа каких-то попугаев. У кого серёжки, у кого патлы аж до самой жопы. Пидорасы, одним словом. Только что в очко не долбятся, фу на хер, совсем уже нюх потеряли… Ну, он им раз сказал, чтобы они сквозняк нарисовали, два, а те ему, мол, отвали, мы никому не мешаем, это общий парк, для всех. Ну того и перемкнуло, понятное дело: в тюрьме ему не каждый в глаза осмеливался посмотреть, а тут, блять, стая дятлов ему зубы показывает, вот он и взял палку. А когда опомнился, голова одного из этих индейцев была похожа на лопнувший арбуз. И теперь его сын растёт без отца. И всё из-за каких-то чертил крашеных.

Он закурил, злобно уставившись в противоположную стену комнаты. Встал. Вновь подошёл к окну и выглянул в него сквозь просвет неплотно закрытых штор.

Нина смотрела на его спину. Рот её слегка приоткрылся, она хотела что-то сказать, но вместо этого отвернулась. Затем вновь посмотрела на Токаря и произнесла:

– Иди ко мне, – девушка встала с дивана и протянула руки вперёд, – иди ко мне, милый.

Токарь обернулся. «Как же она красива» – в который раз мелькнуло в его голове.

Девушка подошла к нему. Медленно забрала сигарету из его пальцев, сделала затяжку, и затушила бычок в стоящем на подоконнике горшке с суккулентами.

– Возможно, этот вечер – последний, который нам суждено провести вместе, – прошептала она, обняв Токаря, – и я не знаю, я не знаю, что мне делать, – она провела ладонью по его спине, по талии; пальцы коснулись рукоятки пистолета за поясом спортивных штанов; задержались на ней, – я не готова потерять тебя, милый, не могу допустить, чтобы всё закончилось, так и не начавшись.

– Не говори так, – прошептал Токарь в ответ, – ничего не закончилось, у нас с тобой всё ещё впереди. Винстон вернётся за нами, я знаю. Маленькая моя, не бойся.

Они поцеловались, и в этот момент, ощущая тепло её тела, упругость груди, вдыхая запах её волос, Токарь позабыл обо всём на свете: о Винстоне, о яблоках, напичканных наркотиками, о убитых цыганах, о привязанной к батарее Марине в соседней комнате, о том, что в эту самую секунду где-то – быть может, поблизости – рыскают полицейские машины, легавые рассылают ориентировки, готовят облаву, наверное, перекрывают дорогу, наверное, уже едут сюда, наверное, уже здесь. Он забыл обо всём этом. Он думал лишь о том, что хочет простоять так вечность, в этой маленькой комнате деревянного дома, с низкими потолками и печкой в углу. Весь мир, всё его богатство, необъятность, все его краски и звуки, что он научился различать с тех пор, как в его жизни появилась Нина, был в его руках. Буквально. Нина и есть весь мир.

Токарь взял в ладони её лицо.

– Нина, – сказал он.

– Что? Что, милый?

– Я… я…

– Скажи это.

Нина замерла. Глаза её заблестели от слез. Она пристально смотрела на Токаря, а он продолжал нежно сжимать её лицо ладонями.

– Скажи то, что ты хочешь сказать.

И тогда Токарь произнёс слова, которые не говорил никогда и никому

– Я люблю тебя.

Нина закрыла лицо руками.

– Ты чего?

– Боже! Боже мой, я так счастлива! Повтори это, милый, скажи ещё раз.

– Я люблю тебя. Люблю. Люблю.

Он прижал её голову к груди, гладил по волосам и повторял «люблю». Обняв Токаря, Нина счастливо улыбалась.