Восемьдесят сигарет

Она делала ему леденцы из сахара и порола ремнём за двойки в школе; читала сказки перед сном, положив его головку на колени, и с каменным лицом отвозила в больницу, когда в девять лет у него обострился аппендицит; на последние деньги покупала заветные подарки на день рождения и помогала, когда он был подростком, найти летние подработки, чтобы он сам смог купить себе новую модель телефона или давно желанный мопед; успокаивала, когда вдребезги разбилось юное сердце от безответной любви, и гордилась, скрывая материнскую тревогу, когда он уходил в армию.

Она учила его быть сильным, не пасовать перед опасностями, а сама покорно ждала смерти, боялась предпринять попытку спастись, воспользоваться выпавшим ей шансом.

Марина взяла себя в руки, и снова принялась ослаблять узел, как в этот момент в комнату вошла Нина…

– Мы скоро уедем. Потерпите немного.

Марина посмотрела на девушку, и ей снова показалось, что та была с ней искренней, что всё происходящее для нее так же безумно, как для самой Марины. С той лишь разницей, что не её жизнь зависела от мужчины с пистолетом.

– Отпустите меня, – рискнула Марина. – Я клянусь, я не пойду в полицию.

Не открывая, глаз Нина ответила:

– Пойдёте, Марина, обязательно пойдёте. Иначе и быть не может. Как бы я хотела, чтобы ваш дом оказался заброшенным. Мне очень жаль, что мы втянули вас в этот кошмар, но другого выбора у нас нету. Мы ещё ответим за все зло, причинённое вам.

– Я же вижу, вы не такая, как он, – попыталась Марина ещё раз, – вы добрая. Зачем…

– Вы не знаете меня, – вдруг рассердившись, сказала Нина, – я не добрая. Мы совершили несколько преступлений. За нами тянется кровавый шлейф убийств и ограблений; в ящиках, которые вы видели – героин. Так что не говорите мне, что я добрая. Не нужно меня идеализировать. Я спокойно смотрела, как он убил троих людей, я помогала ему проникнуть в этот дом, не заботясь о судьбе его обитателей; и я не стану помогать вам уйти отсюда. Вы заметили во мне сострадание, но ему грош цена; никчёмные муки совести, ни на грамм не делающие меня лучше него. Как и все, вы романтизируете преступников. Вас приучили к этому книги, кино, вся культура прошлого и настоящего, – она с жалостью и одновременно с презрением посмотрела на Марину. – Вы видите на наших чёрных душах светлые пятна, ореол благородности светится над нашими головами. Но ничего этого нет. Это образ, придуманный писателями и киноделами, потому что без него бандит будет неинтересен, однобок, примитивен. В убийце и грабителе должна быть изюминка, верно?

Марина с ужасом смотрела на Нину. Она уже пожалела, что начала этот разговор. Глаза девушки горели безумием и ненавистью. Сейчас она боялась её даже больше, чем мужчину с пистолетом, который с кем-то спорил в соседней комнате. Заметив это, Нина опомнилась и постаралась говорить мягче.

– Никакой изюминки нет. Душа отморозков черна, как ночь, и не пытайтесь усмотреть в ней проблески света. У неё нет оттенков. Такая душа жаждет только одного – любой ценой получить то, чего ей вдруг захочется.

Нина встала на ноги. По её щекам текли слезы.

За окном послышались приглушённые голоса Токаря и Винстона. Их торопливые шаги. Затем звук мотора и чваканье земли под колёсами отъезжающей машины.

– Я не могу вас отпустить. И я не уверена, что если мне придется выбирать между вашей жизнью и его свободой, я выберу первое, – сказала Нина и вышла из комнаты.

36

Как вы думаете, за что можно избить человека до полусмерти?

Я поскользнулся…

Общая столовая. Три окна выдачи питания. Нам запрещено к ним приближаться. Раб получает еду через чёрный ход. В трёх чанах. Первое, второе и чай. Чаны эти утаскиваются вдоль стены в самый дальний угол обеденного зала. Там наши столы. Рядом с бачками отбросов. Скатерти иные, чем на всех остальных столах. Это опознавательный знак на случай, если кто-нибудь захочет сесть за них по ошибке. По той же причине вся наша посуда помечена буквами «С. П.» – спецпосуда.