Восемнадцатый

На горизонте из зыбкой вуали облаков над еще черными лесами Вудвейла поднималось двойное солнце. Ямакава невидяще смотрел, как на стеклянно прозрачном небе одна за другой исчезают в утреннем свете звезды. Также незаметно на фоне проблемы Ковчега таяли возможности экспедиции. “Мы уже не запустили вовремя достаточное агропроизводство. Большинство из нас всё ещё на орбите. Ресурсы корабля ограничены, их не хватит для замкнутого цикла на двести человек, но вместо того, чтобы заняться ресурсообеспечением, мы строим эфемерные градиенты распространения биоразнообразия, без всякой гарантии, что это сработает… Хорошо, что нам не хватает мощности на пересчет МК. Не так очевидно, как мы теряем колонию.”

Бамммм! Контейнер загудел от пинка, выводя Ямакаву из оцепенения. Приглашение на завтрак. Вернон сдвинулся к краю и посмотрел вниз. Джамиль. “Живое опровержение твоей теории о выведенных и добровольцах, Нарроу”.

Джамиль Ал-Каласади был вторым сыном главы многочисленного и влиятельного клана. Благополучный, талантливый, образованный, обаятельный, невероятно красивый. Высокий, хорошо сложенный, но не мощный, с правильными чертами и благородным профилем, с копной черных кудрей, хищным разлетом бровей, и живыми яркими глазами в тени длинных ресниц. Даже сейчас, с черной щетиной и безобразным шрамом поперек лица, превращающим белозубую улыбку в кривую усмешку, он был невероятно привлекателен. Девять лет назад он был совершенством.

Тогда аделаировцы активно работали над изменением ЭПВ, и Ямакава не помнил, зачем конкретно он в тот день пошел в пункт приема добровольцев, зато в его голове четко отпечаталось, как автоматическая дверь открылась, и на его еще не отвыкшие от гнетущей тишины экспедиции слуховые рецепторы обрушился грохот горячего спора. “Последний раз. Я требую, чтобы меня допустили к тестированию или предоставили обоснованный отказ.” ― “Доктор Ал-Каласади, в вашем возрасте…” ― Джамиль больше не слушал, он развернулся и направился к выходу. Челюсти плотно сжаты, черные глаза пылают гневом. Да, он ровестник Ямакавы, и в двадцать четыре года большинство уже летит в свою первую и, скорее всего, единственную экспедицию, а не подает документы на предварительное тестирование. Да, все вокруг: семья, друзья, даже клерки в приемном пункте, ― считают, что желание быть вейвером для Джамиля ― всего лишь блажь…

В тот день Ямакава первый и единственный раз спас ему жизнь. Схватил за локоть, развернул и потянул назад в холл. Несколько секунд они стояли перед ресепшн, ошалело глядя друг на друга. Вернон даже себе не смог бы объяснить, что такое он заметил тогда в поведении Ал-Каласади: характерный блеск в глазах, интонацию, с которой тот произнес слово “последний”… “Давайте он умрет с пользой, а не просто так?” ― с этими словами Ямакава вынул из кармана Джамиля пачку блистеров каких-то таблеток. Как потом выяснилось, набор седативных средств и стимуляторов, в тандеме с гарантией разносящих выделительную систему и сердце. Того количества, что принес с собой доктор геофизики Ал-Каласади хватило бы на целых пять самоубийств.

Это подействовало. На Нью-Цереру Джамиль летел под номером один. Вернон прекрасно знал, каково это: быть первым в очереди. Те трое, кто были перед ним на Аделаире, погибли в течение нескольких часов после выхода из варпа. Физически более крепкий и выносливый, чем большинство других вейверов, он привык, что между ним и смертью никого больше нет, и, пожалуй, он и сейчас не позволит никому из них рисковать собой, защищая его. Кроме Джамиля. В короткой очереди Вудвейла тот тоже был первым.

Вейверы кивнули друг другу, Вернон спрыгнул с контейнера и они направились к жилым модулям. Когда эти двое впервые встретились, Ал-Каласади можно было принять за сына Ямакавы, теперь же он, пожалуй, выглядел лет на десять старше своего командира. “Глядя на тебя, не то что Нарроу, никто не заподозрит, что ты доброволец”.