– Тебе это нравится? – спросила Марина. – Банальщина и предсказуемость. Огромный кабинет, дорогая мебель, понты из девяностых. Ты как ребенок, стащивший папин кошелек и оказавшийся в детском магазине. Скупил все, что попалось под руку.
– Разница в том, что я уже не ребенок.
– И все же. – Она повернулась. – Тебе действительно это нравится?
В темноте у нее на лбу снова загорелось зеленое фосфорное солнышко. Я вспомнил, какая у Марины прекрасная бархатная кожа, какие нежные губы и упругая грудь. Но я не мог заняться с ней сексом в кабинете, здесь было слишком много смерти.
– Я жрал заварную лапшу, откладывал деньги на метро и снимал комнату в дешевой панельке, – сказал я. – Больше не хочу. Ни во имя светлой души, ни во имя чистоты помыслов. Городу не нужны люди, которые шьют одежду или играют на скрипке. Ему нужны те, кто хочет стать артериями, проводниками, альпинистами. Только вперед и вверх.
Я натянул профессиональную улыбку и снова стал боссом, повелителем жизни.
– Наверное, мы не подходим друг другу. Мы слишком разные.
– И что ты предлагаешь?
Я пожал плечами, делано кривляясь, будто хотел придумать глупую шутку, да не успел. Взял Марину за плечи, потом за шею и принялся душить.
Обычно я убиваю женщин, подходя к ним сзади. Так удобнее подавлять сопротивление.
Но Марина была особенной. Я хотел смотреть ей в глаза, хотел увидеть, как они погаснут.
Город прильнул к стеклу с обратной стороны, размазав лицо влажной снежной росписью. Город хотел эту жертву, он давно ждал ее.
Марина улыбнулась. Я чувствовал, как ломаются хрящи под моими большими пальцами, чувствовал, как бешено пульсирует сердце. Но Марина продолжала улыбаться.
Из ее приоткрытых губ вырвался хрип.
Она крепко сжала мои запястья, впилась ногтями в кожу. На висках проступили крупные вены. Секунда – и все лицо Марины покрылось дрожащими голубыми венами.
– Глупец, – шепнула она.
Я готов был поклясться, что именно шепнула, хотя ни единого звука не вырвалось из ее рта.
А потом за спиной Марины раскрылись два больших красных крыла.
– Что?..
С невероятной легкостью Марина сломала мне запястья и развела руки в стороны.
Желудок подпрыгнул к горлу и выплеснул на пол остатки теплого салата. Я отступил на шаг, разглядывая сломанные кисти с дергающимися пальцами. Я еще не чувствовал боли, но чувствовал, как она зарождается мелкими искорками в затылке.
– Что?..
Зима за окном будто взбесилась. Стекло дрожало от ударов ветра и снега, чернота мельтешила тысячами огней. Город рвался внутрь, Город хотел жертву.
И вот тут боль распустилась как цветок, скрутила мое тело в тугой ком, заставила упасть на колени. Марина подхватила меня, перекинула через плечо, как маленького ребенка, и понесла прочь из кабинета.
Она быстро поднялась по лестнице на крышу, толкнула плечом дверь, оказалась во власти стихии. Темнота набросилась на Марину. Я видел, как трепетали перья в ее огромных красных крыльях. Еще я видел дорожку из крови, которую оставляли мои изломанные кисти. Почему-то я думал про охрану, про то, как они найдут меня здесь завтра утром – мертвого. Город мне не поможет. Он помог однажды, забрав душу в обмен на настоящую улыбку, но вряд ли придет на помощь сейчас. Я для него – пешка, а не король. Найдет другого.
– Я умру? – Слова вырвались сами собой.
– Конечно нет, дурачок, – ответила Марина.
Она переступила через парапет и сорвалась с крыши вниз. Ветер захлестнул меня и содрал кожу холодным шершавым языком. Я закричал от боли и ужаса, а потом потерял сознание.
Мне приснились твари с огромными крыльями. Они летели под плотной пеленой серых зимних облаков. Одна такая тварь цепко держала меня, впиваясь когтями в разгоряченную кожу.
Подо мной растекался Город, забравший душу, надругавшийся, давший в обмен жизнь, которую я заслужил.
У тварей были женские лица. Марина и ее подруги, кто же еще?
Ветер набрасывался на крылатых тварей, будто цепной пес. Снег забился за шиворот, налип на лицо. Вокруг мелькали испуганные огоньки-лица. Город пытался отбить меня, но у него ничего не получилось. Твари были сильнее. Они каким-то образом победили.
Я закрыл глаза и попытался проснуться.
Я слышал шум крыльев и визг ветра.
А еще слышал зов, о, этот сладкий зов, который изменил мою жизнь.
Впервые Город позвал меня два года назад.
Прошла неделя, как я стал боссом филиала, занял кабинет на последнем этаже высотки и забрался на крышу, чтобы выпить в одиночестве.
Я собирался медленно опустошить бокал, оставить его на бетонном выступе, разуться и спрыгнуть.
Почему-то казалось, что надо обязательно разуться. Это было важно.
Моя вечная искусственная улыбка никак не желала сниматься. Я потерял над ней контроль. Я перестал быть собой, тем самым парнем, который приехал из Пскова, чтобы покорить город. Теперь я стал циничным, наглым, насквозь фальшивым мужчиной, добившимся всего, о чем можно было мечтать.