Восхищение

Глеб заблудился. Он не знал ответы на вопросы. Кто усадил манекены в кухне? И что это за тварь каталась в инвалидном кресле? Почему он поил ее кровью из собственного живота? Почему считал милой, доброй, родной мамой?

Глеб открыл рот, чтобы закричать, но Валерка, раззадорившись, воткнул в горло скальпель, разодрал нёбо, отхватил язык и принялся разрезать щеки.

Мир погрузился в слякоть и туман, Глеб то ли потерял сознание, то ли провалился в какой-то еще сон. Он понял, что находится на улице. Его несут, переброшенного через плечо, как старый пиджак.

Не было видно ни прохожих, ни фонарей, ни автомобилей или дорог. Мир будто завяз в снежной каше. Ветер трепал волосы и разорванный живот, но холода Глеб не чувствовал.

Его пронесли к спуску Фонтанки, заскользили вниз по оледенелым ступенькам. Где-то крякали утки, было слышно, как неистово подвывает что-то огромное и невидимое.

В какой-то момент Глеба бросили в снег. Он увидел тощую Валеркину фигурку. Валерка был одет в старый армейский бушлат, натянул на голову капюшон. Взгляд у него был совершенно безумный, едкий.

Лед задрожал, начал трескаться, и сквозь линии трещин проступила черная вода Фонтанки.

Глеб подумал, что хочет жить. Ему нужно было вернуться к семье, а не валяться тут, будто выпотрошенная наживка.

– Ты не виноват, – сказал Валерка голосом любимой, дорогой мамы. – Не думай так. В Питере легко заблудиться, а дальше дело техники.

Все вокруг вдруг взорвалось сотнями осколков льда, туман рассыпался, ветер взвыл и больно ужалил в глаза, в уши. Из воды показалась распахнутая пасть, дыхнуло илистой гнилью. Большая белая рыба набросилась на Глеба.

Он успел почувствовать, как острые зубы рвут его плоть. Потом что-то рвануло его за шею, что-то впилось в затылок, в щеки, и Глеба резко выдернуло наверх, к небесам. Он увидел, как что-то большое, изогнутое протыкает голову рыбы изнутри и выходит над ее левым глазом. Рыба открыла рот, выпуская Глеба, но они уже были вместе, навсегда вместе, скрепленные рыболовным крючком.

Он взлетел, корчась от боли, в неизвестность, в руки к кому-то, кто приходил сюда на рыбалку, искал наживку и, конечно, не слышал ни криков, ни жалоб, ни просьб.

Последнее, что Глеб увидел перед смертью – а смерть в этот раз была настоящей! – это извивающийся в судорогах силуэт большой белой рыбы. Она действительно была большой и белой. Очень красивой. Очень прожорливой.

5

Валерка вернулся в коммуналку, стряхивая с плеч налипший влажный снег.

Он что-то быстро вспомнил. В другой жизни Валерка был студентом меда, снимал комнату у старушки на Боровой, мало пил и увлекался лоботомией. В другой жизни он бы ни за что не стал сидеть в кабаке с незнакомым пятидесятилетним мужиком, а потом разделывать его скальпелем, как рыбу.

Наваждение прошло, Валерка сразу же направился в комнату к маме.

Любимая, дорогая мамочка лежала на кровати перед панорамным окном. Мама была давно прикована к постели, умирала от какой-то неизлечимой болезни. Комната пропиталась запахом мочи и гнили, а еще паркет был весь в крови, будто здесь орудовал маньяк.

На огромной площади комнаты вдоль стен стояли безжизненные куклы, сотканные из липкой паутины: полная женщина в халате, Усачева-жена в бигудях и еще Усачев-муж с потрепанной прошлогодней газетой. Костлявый сынишка присел на пол в нелепой позе и будто бы изучал паркет.

Валерка вспомнил, как много дней назад умудрился заблудиться – проклятая питерская погода играла в какие-то свои игры, будто в кошки-мышки. Валерка шел от Обводного канала к метро, но оказался почему-то на Фонтанке и никак не мог сообразить, как это его занесло в такую даль. Зачем его вообще понесло на Обводный? Наверное, он искал маме лекарство. Ей нужно много фосфора и железа.

Мамочка заметила Валеркино появление, слабо взмахнула рукой.

– Как улов? – спросила она.

Валерка подошел ближе, с умилением разглядывая шишковатый череп, желтую кожу, густые черные вены, расползающиеся по лицу.

Папочка снова ушел на рыбалку. Сейчас он сидел с удочкой над крышами домов Петербурга и терпеливо разделывал только что пойманную большую белую рыбу.

– На ужин сегодня вкуснотища, – сказал Валерка, ласково поглаживая хитиновые пластины на груди у мамы. – Надо бы пригласить гостей.

– Я всегда рада новым гостям, – ответила мамочка.

Она снова распускала паутину из слякоти, зимнего ветра, мокрого снега, мелкой мороси и тумана. Следила, чтобы в сети попались только самые привлекательные экземпляры, с густым, сладковатым запахом гнили, для наживки. Большая белая рыба стала в Питере редкостью, ее так просто не поймать. Нужно стараться.

Непогода на улице усиливалась, и тем отчетливее испытывал Валерка контраст с уютной и теплой коммунальной квартирой. Скоро она наполнится иллюзорными звуками. Кто-то начнет готовить на кухне ужин, кто-то включит радио или телевизор, мальчишки будут носиться по коридору, загудит стиральная машинка – а то и две разом! – заскрипит паркет, по стенам и полу поползут тени, прячущиеся от желтого света ламп. Все, что Валерка любил в последнее время.