Восход памяти

Марианна разомкнула веки, провела ладонью по запотевшему стеклу. Влажные разводы на окнах автомобиля скрывали темноту проселочной дороги и окутанные туманом густые верхушки елей. В машине тесно, душно и сыро. Предметы, сплошь одинаковые, едва различались во тьме. Взгляд Марианны лег на единственное светлое пятно, видневшееся на подлокотнике. Девушка, коснувшись предмета, тотчас с криком отдернула руку – тепло человеческой кожи трудно было с чем-то спутать. В машине находился кто-то помимо нее – чья-то кисть свисала с подлокотника. Марианна, собравшись с духом, осторожно приподнялась на руках, заглянув через спинку переднего сиденья. На смену испугу пришла радость – на переднем сиденье, мирно посапывая, лежал Степа. Девушка тронула его рыжую голову; он отмахнулся, легонько потрепала его за плечо – безрезультатно. Пришлось прибегнуть к крайнему средству. С тяжелым сердцем, заранее сожалея и заранее прощая себя, Марианна влепила парню пощечину – подействовало! Парень чертыхнулся, вздрогнул и, поднявшись из лежачего положения, разлепил глаза:

– Кто? Что случилось? Где я? Где статуэтки?

Никому не нужные статуэтки Элизиума по-прежнему лежали в рюкзаке, который в целости покоился на водительском сиденье. Рядом – чей-то телефон.

– А телефон откуда? Точно не мой.

Марианна не знала, откуда у Степы чужой телефон, но поспешила его заверить, что он все сделал правильно:

– Успокойся! Все позади. Вихрь миновал.

Степа смотрел на девушку широко распахнутыми глазами. В тот момент он сильно напоминал цыпленка, только что вылупившегося из яйца, с опаской и надеждой встречающего мир.

– Помнишь, как пройти к коттеджу?

– Да, – неуверенно ответил Степа. – Костя?

– Да, он в коттедже, я так думаю. Найдем его! Отведи меня туда! Коляска в багажнике.

Степа не стал задавать лишних вопросов, решив, что в его состоянии так будет вернее всего. Он послушно поставил коляску на землю, помог Марианне усесться, и они тронулись по влажной грунтовой дорожке прямиком к аллее сосен. Марианна не сочла нужным упомянуть, что в коттедже помимо Константина находится еще кое-кто, кого ей следует непременно найти, несмотря на тяготивший душу давний непроходящий страх. Незачем загружать голову парню лишней информацией, тем более что для него встреча со старой цыганкой не имела бы ровно никакого значения.

Марианна проплывала вдоль темной аллеи навстречу свету, разливающемуся за стеклянными дверями коттеджа. Она с наслаждением вдыхала насыщенный влагой пьянящий воздух; окрыленная успехом, она не плыла, а летела, вдохновленная силой, победившей Вихрь. Она увидела фигуру в белом, идущую по аллее им навстречу: Илья Вадимович Седых! Девушка едва не прослезилась от радости, ведь это он вместе с Акимом привел цыганку и тем самым помог остановить Вихрь. Он, подойдя, вместо слов обнял Марианну, и слезинки все же просочились сквозь ее ресницы.

У коттеджа гуляли тени – три черных добермана дежурили у дверей. Марианна помнила их из рассказа Константина, и ей показалось странным, что они появились лишь теперь. К Марианне и ее спутникам – Степану и Илье – собаки не проявили ни малейшего интереса – они вели себя на удивление миролюбиво, и девушка тут же позабыла о них в преддверии долгожданной встречи.

Двери дома распахнулись. Светодиодная лента под потолком заливала зал сиянием теплых тонов.

– Что здесь произошло? – затаив дыхание, произнес Степа, не решаясь переступить порог.

Первое, что бросилось молодому человеку в глаза, были тела, груда тел, лежащих на полу без движения.

– Не бойся! Они живы, – сказала Марианна, хотя сама не была уверена.

– Они живы, – подтвердил ее слова Аким; мальчик деловито переходил от одного пострадавшего к другому, проверяя пульс.

Невозможно передать словами радость, не описать благодарность, всю гамму истинно нежных чувств, переполнивших Марианну при виде мальчика, чью судьбу она еще совсем недавно вознамерилась диктовать, почитая это своим законным правом. И как легко и радостно далось ей осознание того, что и судьба – не ее, и права у нее никакого вмешиваться в эту судьбу не имеется. Легко и хорошо, потому что, ослабив хватку, она смогла дышать полной грудью, поскольку отпустила она не только Акима и не только Марийку – она отпустила самое себя. Но что-то все же оставалось, нечто связующее ее с этим необыкновенным юношей. Остались симпатия, их дружеская близость и нежность чувств – не обремененные какими-либо условиями, обязательствами и принуждением. От понимания легкости и простоты пела душа.