Восход памяти

Цыганка вытащила картинку. Первым делом взгляд Марианны упал на пальцы Малы, загрубевшие и темные, с длинными закругленными внутрь ногтями, которым теплое освещение добавляло желтизны. Пальцы эти, подрагивая, держали карту – Семерку Кубков: черный человек блуждает в облаках фантазий, желаний, грез, навеянных снов. Подошедший Степан, осмелевший, ни с того ни с сего выхватил карту из рук шувихани.

– Страна Чудес! – возбужденно прокричал он. Изначально он был ближе всех к истине в своих невысказанных вовремя мыслях.

– Мы во власти воздушных замков, во сне, в подмененной кем-то реальности! – проговорила Марианна, хватая одной рукой Степу, другой – Акима, словно боясь, что оба ненароком рассыпятся в прах.

Словно вторя ее мыслям, цыганка, поводив носом, тихо проговорила:

– Чую запах пепла. Кажется, я догадываюсь, кто архитектор этих замков.

Внезапно со стороны давно погасшего экрана раздался голос:

– Долго же вы соображали!

Из-за экрана показался знакомый силуэт безупречно сложенного мужчины, одетого в кожанку. Константин, узнанный с первого взгляда, предусмотрительно обошел стоявшего как истукан Илью и приблизился, эффектно представ перед собравшимися во всей красе. «Мужчина… опасность…» – пришло на ум глупое, как тогда казалось, предсказание подруги, Галины, и сердце замерло, точно онемев.

– Грегор! – в ярости взревела старая цыганка и, замахнувшись клюкой, что было мочи огрела ею Константина, который, едва успев увернуться, все же получил по уху.

Цыганка, лишившись последних сил, упала на руки Акиму, он еле смог усадить ее на стул. Из кармана Константина по ходу действия выпал листок и лег прямо на колени Марианны. Девушка смотрела на бумагу, параллельно воссоздавая в памяти имя – Грегор. Многострадальная душа Бусинки извлекла на свет из самого мрачного подвала образ: глаза – горящие угли, слуга Гидры, амбассадор, посылающий на смерть, Грегор – слуга Смерти… И Константин… ее Константин… Не может быть! Взгляд вернулся к листку. Почтовый конверт, отпечатанный в типографии, с виду обыкновенный, с единственным отличием: на свободном, не тронутом типографской краской пространстве выделялся рисунок, выполненный, надо сказать, довольно прилично простым карандашом. Рисунок изображал нечто, напоминающее песчаную бурю, а в самом центре облака воздушной пыли…

– Смотри в центр! Ничего не напоминает? – произнес Константин, потирая ушибленное ухо.

Конечно, Марианна узнала.

– Мала, это не он.

Марианна приблизилась к цыганке. Та воззрилась на девушку как на полоумную.

– Константин, это – Мала. Та самая Мала. Она – мое прошлое, – таинственным полушепотом произнесла девушка, обращаясь к Константину.

– Сочувствую, – снисходительно бросил он, недобро покосившись на старуху.

– Если ты не Грегор, то откуда так тянет пеплом? – насупив брови, произнесла цыганка. – Кто навел весь этот морок? Чей сон мы смотрим?

– Его! – уверенно произнес Константин, жестом указывая в глубину зала, где мирно стоял, слегка покачиваясь и неотрывно разглядывая потолок, Илья Вадимович Седых.

На конверте в облаке песчаной пыли, в самой его сердцевине, карандашом были прорисованы символы – жезл, меч, пентакль и кубок, а поверх них – сам маг, в котором, если присмотреться, безошибочно угадывались черты Ильи: те же кудри, нос, выдающиеся скулы и грустный взгляд из-под тяжелых век. Рисунок насколько возможно точно повторял картину, вытатуированную на затылке медиума – оказывается, подсказка всегда была рядом, Марианна и Константин ходили мимо, не замечая ее.

– Он умело подменяет реальность, одним прикосновением вводит в транс, погружая в гипнотический сон, который сам же и создает. – Константин говорил в своей излюбленной манере, будто читал лекцию. – Это кажется непостижимым, однако я на собственном опыте сумел убедиться в его невероятных способностях и силе еще тогда, в лифтовом холле лечебницы для душевнобольных. Ошибка моя заключалась в том, что там, где стоило поставить минус, я поставил жирный плюс. Вмешалось личное – он помог мне, после чего я не в состоянии был судить о нем объективно. Не мог до того момента, пока, стоя в этом зале, не разглядел рисунок на конверте, в который Мансуров поместил письмо. Тимур Сардокович в клинике пришел в себя и пытался предупредить меня об опасности, которую представляет Илья. Но он не мог написать об этом открыто, понимая, что медиум приближен ко мне и письмо запросто могло попасться ему на глаза. Чтобы Илья ничего не заподозрил, он зашифровал послание в рисунке на конверте, рассчитывая на мою сообразительность. А зря. Нерасторопность следователя и мое тугодумие привели к тому, что прозрел я слишком поздно.

– Прости, Костя, – робко перебил своего доктора Степан. – Я не понял, он – кто?

Степа показал на Илью, который продолжал пялиться в потолок, как будто все сказанное не имело к нему отношения.

– Он и есть сознание, управляющее Вихрем, что так легко обвело нас всех вокруг пальца.

В интонации Константина отчетливо слышались нотки восхищения, и это несколько покоробило Марианну.