Восход памяти

Почерневшие глаза охранника, испещренные алыми прожилками, стали похожи на рваные пуговицы, и Марианна мгновенно поняла все, за время заточения научившись распознавать этот полный холодной ненависти взгляд, замерший в ожидании подходящего случая излить скопленную желчь, – и вот он, случай.

Санитар переместил прицел в направлении девушки.

– Помогите, – чуть слышно прошептали ее губы.

Этого оказалось достаточно, чтобы Константин, не раздумывая, спустил курок. Грянул выстрел. Санитар, выронив оружие, плашмя повалился на пол, зажимая на груди кровавую рану. Его стон походил на вой – нечеловеческий, предсмертный. Константин застыл на месте, не шевелясь, не веря, что виной тому он. Ему оставалось лишь наблюдать, как сочащаяся из раны кровь въедается в швы напольной плитки, как из умирающего по крупицам уходит жизнь. Все, что Константин до того момента знал, во что верил, к чему стремился, все его игрушечные принципы – все отодвинуло в тень скорчившееся на полу тело, содрогавшееся в приближении конца. Сквозь шелуху суеты повседневных забот с их искусственной серьезностью, фальшивой значимостью вдруг проступила Смерть — неприглядная, но правдивая, болезненно честная.

«Они говорят, Смерть – это Гидра!», – услыхал он чужой голос в своей голове. «Его настигла Гидра», – твердил голос. Неизвестно почему, но это успокаивало… Константин, не помня себя от потрясения, не заметил, как кто-то взял его за руку. Он осознал это вместе с голосом, как и то, что и рука, и голос принадлежали одному и тому же человеку, единственному, кто был способен вернуть мир, становившийся блеклым фоном для торжествующей Смерти. Чужое присутствие обещало помощь, потому не тяготило.

«Я покажу», – медиум держал Константина за руку, отзываясь голосом в его голове.

В лифтовом холле суетились люди. Прибывшая к шапочному разбору полиция уводила куда-то поникшего Тимура Сардоковича, подоспевшие сотрудники клиники в строгих белых костюмах копошились вокруг Марианны. А Константин рука об руку с медиумом и умирающий оставались будто в стороне от общей сутолоки, словно исчезли в открывшейся для них троих реальности, сотканной флюидами медиума зазеркалья.

«Я покажу, а ты смотри», – повторял медиум.

Константин смотрел, не отрываясь, на охранника, распластавшегося на полу в луже собственной крови; его массивная челюсть буквально свисала, обнажая в предсмертном оскале кривые зубы, взгляд неподвижных глаз уперся в потолок, чернота в них тускнела, как угли в догорающем костре. Казалось, ничто не способно поколебать величественную незыблемость торжества Смерти.

«Зажмурь глаза! – произнес голос медиума. Константин охотно подчинился. – А теперь – открой!» Константин, подняв веки, поначалу не заметил никаких перемен. Умирающий охранник по-прежнему лежал на полу. Но с каждой секундой перед глазами Константина, как на проявляющейся фотопленке, начинали всплывать детали, и каждая новая деталь неким образом корректировала воспринимаемую молодым ученым картину: черная форма охранника вдруг потеряла в объеме, став совершенно плоским куском материи, а те части тела, которые не скрывала одежда, исчезли без следа – начисто испарились. При этом в изменившуюся картину объективной реальности неожиданно влился новый образ: небольшое, еле дышащее, раненое существо истекало кровью, выглядывая из-под распростертой на полу униформы охранника, – подстреленная из девятимиллиметрового ПМ черная ворона, чуть приоткрыв клюв, на прощание сверкнула угольно-черным глазом, который спустя мгновение угас навсегда.

Кажется, только теперь толпившиеся в холле люди, включая полицейских, заметили присутствие Константина и Ильи Вадимовича.

– Откуда это? – спросил полицейский, указывая на пол, туда, где валялась разбросана униформа охранника. – Это что еще за мерзость? – Полицейский брезгливо поморщился, обнаружив среди груды вещей дохлую птицу. Пуля прошла навылет, срикошетив от стены, упала на пол, попав в поле зрения оперативника. – Кто подстрелил ворону?