Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

Это "да" значило: жизнь быстротечна, как вода в горной реке. Казалось, совсем недавно Сумбула и ее Ариф любили друг друга, а теперь у нее уже есть внуки.

Сумбула! Сумбула! Саодат-оя всегда принимала ее слишком близко к сердцу. И радовалась, и страдала, ревновала и за себя, и за своего дорогого Арифа, который навсегда остался для нее восемнадцатилетним парнишкой.

Как бы он был счастлив, если бы война не вырвала его из объятий матери!..

У Саодат-оя гулко застучало сердце, она почувствовала себя плохо и незаметно удалилась из шумного кружка женщин.

Осенью, когда с полей уже собрали урожай, мальчишка-почтальон принес Саодат-оя неожиданную телеграмму: "Приглашаем вас на открытие памятника вашему сыну…" Сообщался адрес: Киевская область…

Когда мать прочитала телеграмму, точно оглушило ее. Значит, конец всем ожиданиям и надеждам. Ариф похоронен там, на Украине.

— Лучше бы мне умереть, чем тебе, мальчик мой! Зачем тебе памятник — ты бы мог еще долго жить. Почему бы и тебе, как другим сыновьям, не быть рядом со мной? О, горе мне! — простонала она.

Она пошатнулась, тихо вскрикнула и упала без чувств на горячий от солнца пол веранды. На ее крик из дома выскочила босая невестка — вдовая жена старшего сына.

— Что с вами, мама?

Невестка принесла воды, брызнула несколько капель на лицо старой женщины, дала ей попить. Он медленно открыла глаза и тихо спросила:

— Чапан в доме есть?

— Есть, есть, — поспешила успокоить ее невестка.

— А тюбетейка, платок?

— Найдутся…

— Подари все это мальчику-почтальону. И дай ему десять рублей.

Невестка обвела взглядом двор. Перепуганный мальчишка-почтальон, оказывается, стоял под корявым тутовником. Его широко раскрытые глаза и приоткрытый рот выражали крайнее удивление. Он ждал, чтобы расписались в получении телеграммы.

Невестка вошла в дом и вскоре вышла оттуда с подарками.

— Подарите сами, мама, мне неудобно…

Саодат-оя, держась за бок и постанывая, поднялась, подозвала мальчика и, как ни отказывался почтальон, вручила ему подарки.

— Не отказывайся, сынок, — сказала она, — этой весточки я ждала тридцать лет. — Глаза ее наполнились слезами. — Тридцать лет… — повторила она шепотом. Какие найду слова благодарности для людей, что установили памятник моему сыну. А отец его так и не дождался никакой весточки?..

До этого дня Саодат-оя не могла ни траура объявить, ни надеть траурные одежды, — она ничего не знала о сыне. Теперь пришла пора расстаться со всякими надеждами на его возвращение.

Не мешкая, невестка наполнила кувшин водой, повесила чистые полотенца: в любую минуту могли нагрянуть люди. Наверное, не осталось в кишлаке человека, который теперь не знает про телеграмму.

…Одной из первых узнала о телеграмме Сумбула. Волнение охватило ее, одолели воспоминания. Ночью она не сомкнула глаз, ее воображение восстановило лицо Арифа…

У реки два берега,
Оба хороши, ер-ер.
Ну, а брови девушки.
Словно камыши, ер-ер.

Если бы меня она

Позвала с собой, ер-ер,
Я б в любви и радости
Прожил жизнь с такой,
ер-ер.

Ариф всегда пел эту песню просто и задушевно, чем был и знаменит в кишлаке. И она, хоть нередко слышала незамысловатый мотив, заслышав вновь, бросала все дела, даже если подводила усмой брови, что, как известно, для девушки — дело первостепенное.

Перед отправкой Арифа на фронт они, погрустневшие, возвращались с поля.

— И вы уедете? — спросила она, лишь бы прервать тягостное молчание.

— Конечно. Чем же я хуже других мужчин нашего кишлака?

Сумбула замолчала. Сердце ее учащенно вабилось, руки стали тяжелыми, непослушными. Сама не ожидая того, она вдруг произнесла:

— Я вас… — от волнения у нее перехватило дыхание, продолжить она не могла.

— И я… — с радостью отозвался Ариф. Глаза его вспыхнули.

— Я вспомнила одну притчу, — смущенно сказала Сумбула. — В старину шах приказал кузнецу: "До рассвета сделай мне тысячу гвоздей, не то прикажу казнить". Умные люди говорят: пока молот ударит, наковальня отдохнет. Так и кузнец решил: "Все равно не успею выполнить шахский приказ, лучше высплюсь перед смертью". Пришел домой и завалился спать.

Гонец прискакал с рассветом, разбудил кузнеца и велел дать ему… четыре гвоздя. У кузнеца не было ни одного. "Зачем тебе четыре гвоздя?" — удивленно спросил он.

"Мой шах скончался ночью и нечем заколотить его гроб", — ответил гонец.

Как знать, может быть, пока вы доедете до фронта, Гитлера уже загонят в гроб и останется только заколотить его четырьмя гвоздями.

— Нет, Сумбула, не будет этого. Много стран Европы Гитлер поставил на колени. Фашизм жесток и силен…

— Мы все равно победим.

— Конечно. Но победу надо добыть. Ты будешь меня ждать?

— Буду ждать и тосковать, как больной ждет рассвета. Буду ждать, и, если за это время косы мои отрастут до земли, буду мести ими улицу, но которой ходили вы. Пыль, что заметет заветные тропинки, окроплю своими слезами…