Аильчане спокойно, не обращая внимания на лесника, продолжали свой путь. Теперь Айылчиев, наконец, уразумел, что его хотят проучить. Ухватившись за стремя бригадировой лошади, начал выкрикивать угрозы.
— Саке, — не повышая голоса, сказал ему Темир, — бригада написала на вас жалобу районному начальству.
— Какую еще жалобу? — нахмурился лесник. — Не говори чушь!
— В бумаге обо всем сказано, о всех ваших проделках. Что теленка вымогали, неправильно оформляете древесину, рабочую силу приезжих пытаетесь использовать в личных целях и о многом другом, — перечислял бригадир.
До лесника не сразу дошел смысл сказанного. А когда дошел, Айылчиев мгновенно сообразил, что дело принимает довольно неприятный для него оборот. И снова Айылчиева как подменили. Ничего не скажешь, умел лесник перестраиваться на ходу, учитывать меняющуюся обстановку:
— Ах, Темике, Темике. Зачем жаловаться? — покаянно заговорил он. — Разве я вам сделал что-нибудь плохого, земляки? Если что не так, сказали бы прямо в лицо, я бы учел. Мы же свои. Работаем вместе, завтра опять встретимся. Из одного аила. А Ыдырысу я прихожусь даже родственником, вернее — дядей. Будь они неладны, эти жерди. Берите их, земляки, сколько вам влезет, это не сортовой лес. А меня уж, глупого, простите…
Айылчиев, просил долго, жалостно и уже весьма натурально. Джума, которого лесник сумел-таки перехватить, через несколько минут догнал односельчан, но уже без жердей?
— Неужели отдал, Джумаке? — ехидно поинтересовался Асанкул.
— Разжалобил меня, — сконфуженно оправдывался старик. — И то сказать, немолодой уже человек. Отец троих детей…
— Ну, и негодяй! — огрел лошадь Асанкул. — Такие умеют играть на чувствах…
— А что, Темике, правда, что на лесинка написали жалобу? — поравнявшись с бригадиром, спросил Болотбек.
— Пока нет. Хотя, но совести, Айылчиев вполне этого заслуживает, — ответил Темир, пуская копя быстрым шагом.
Болотбек чуть поотстал. Оглядывая конным отряд, с радостью думал: а все-таки хорошо, что он не остался дома, не поддался на уговоры матери. Раньше из простого упрямства считал, что он не хуже других, никому ни в чем не уступит. В горах пришлось многое передумать, многое как бы заново доказывать и себе, и своим новым друзьям. И доказывать делом. Оказывается, надо затратить немало сил, чтобы походить на своих очень простых и скромных аильчан. Теперь он близко узнал их, исподволь породнился с ними. Честные, трудолюбивые, добрые и надежные люди!
Болотбек тут же, на ходу, легко сочинил веселую песенку лесорубов с незамысловатым припевом: "Эй, эй, лесорубы!". Вырваться бы далеко вперед, затянуть во весь голос только что рожденную песню! Слушайте, лес, река, слушайте, горы! Прежний Болотбек, не раздумывая, так бы и сделал. Сейчас же он, хотя и с усилием над собой, сдержался, настрого приказал себе не хвастаться, не выделяться…
От чистого морозного снега все вокруг искрилось, тонко звенело, и на душе у Болотбека было легко и просторно.
Перевод А.Жиркова
УЗБЕКИСТАН
АНВАР ИШАНОВ
Член Союза писателей СССР, Анвар Ишанов известен и как прозаик, и как поэт. Он автор трех книг рассказов "Одно слово", "Спокойный Регистан", "Двадцать тысяч белых голубей" и книги стихотворений "Запах хлеба".
ДАЛЕКИЕ МОГИЛЫ
Рассказ
Если даже на самой тонкой бумаге составить поименный список тех, кто боролся с. гитлеровской нечистью, безжалостно вырывал из нашей многострадальной земли ядовитые корни фашизма и отдал свою прекрасную жизнь этой борьбе, то скорбная эта скрижаль будет так велика и тяжела, что окажется не под силу самому большому, каравану. Миллионы лучших сынов и дочерей моей Отчизны не вернулись с поля боя. Среди них тысячи и тысячи моих земляков, чьи могилы встретишь и на крутом берегу Волги, в березовых рощах Подмосковья, на осушенных болотах Полесья, в ковыльных степях Украины.
Много, ой, как много, этих священных могил в далекой Европе…
Но где бы ни были вы захоронены — известные и безымянные герои, — память о вас нетленна в сердцах живых… Вы пали в битвах. Вечный покой вам и вечная слава! А ваши матери? Кто измерит скорбь, боль, мужество ваших матерей?
Мать! Нет слова и понятия святее и дороже. Жизнь ее, кажется, соткана из забот и боли. Вроде пустяк: в ногу мальчишке вонзилась верблюжья колючка, а материнская душа болит, будто стряслась беда. Всю жизнь она, женщина, отказывала себе в красивых нарядах и только мысленно примеряла на себя платье из, хан-атласа, всегда же ходила в простых, чтобы в один из самых счастливых своих дней, когда сын приведет в дом повестку, отдать накопленное годами приданное ей — молодой, красивой, счастливой жене ее сына.