Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

Растерявшись, юноша не знал, что теперь предпринять, кого слушать. Запоздало начал погонять лошадь. В это время бревна дважды перевернулись.

Бедный гнедой, скользя и падая, напрягался изо всех сил и какие-то мгновения еще удерживал груз. Этого было достаточно, чтобы подоспевший Сыды с ходу обрубил туго натянутый аркан. Бревна заскользили вниз и тотчас исчезли бесследно. С трудом устоявший на ногах гнедой, тяжело встряхнулся, жалобно заржал.

— О, баа-бедин! — точно так же, как после случая с Ыдырысом, обрадовался Сыды. — Счастье твоей матери, что ты остался живой. Только всех нас сильно перепугал. Что бы с тобой было, если бы сорвался отсюда, как эти бревна?

— Тебе здорово повезло, слава богу, ушел от беды, — словно в чем-то оправдываясь перед Болотбеком, сказал бригадир. — Небось, сердце ушло в пятки? Ничего, крепись, будь мужчиной. Привыкай к трудностям. Зато теперь знаешь, что такое "Ит олгон"; Завтра проедешь здесь смелее…

Колени Болотбека мелко дрожали. Др него окончательно дошло, какому грозному риску он только что подвергался.

В то последнее утро домик Мекуша наполнился терпким, хвойным запахом. Джума еще с ночи усердно окуривал комнату смолистыми ветвями арчи.

Позже всех проснулся дядюшка Касым.

— Эх, друзья, какой я добрый сон только что видел! — блаженно улыбаясь и потягиваясь, сказал он.

— Твой сон все равно, что помет лисы, — с неожиданной агрессивностью заявил Чогулдур. — Разве тебе приснится что-нибудь доброе?

Однако Джума не стерпел, попросил рассказать, что это за особый сон.

— Тогда слушайте, не перебивайте, — вроде бы вынужденно согласился Касым. — Снилась мне дикая яблоня. Та, что растет около нашего аила, на горе. У яблони — народ, у всех в руках ружья, а некоторые даже о гончими псами. Охота не охота, но и не сбор урожая в саду. Все пытаются сбить выстрелом самое крупное и румяное яблоко. Хотя до него — шапкой достать. Особенно старается Чогулдур. Но сколько он не стреляет — все мимо. Тут появилась моя одноглазая соседка. Подстрелила яблоко с первого выстрела. Разрезали это яблоко на мелкие части и всем поровну разделили. Чогулдуру тоже кусочек достался…

— Касым с утра не соврет — дня не проживет, — не сдавался охотник.

Болотбек едва дослушал "сон" дяди Касыма, подошел к порогу, нетерпеливо сорвал последний, листок своего календаря:

— Ура! Сегодня день отъезда!..

До самого обеда заготовщики очищали лесосеку. В обед приехал Айылчиев. Вместе с бригадиром он долго вымерял сложенный лес. На каждое дерево ставил зарубку и карандашную пометку.

Лесорубы сидели в сторонке, блаженно курили, балагурили, смеялись шуткам Касыма. Приятно пригревало солнце. Пропахшие потом зимние шапки, брошенные испанкой кверху, валялись рядом на снегу.

— Послушай, Чогулдур, а не подаришь ли ты мне щенка от твоей гончей? — спросил у охотника Касым.

— Не могу, Касыке.

— Это почему же "не могу"? Сука еще не ощенилась, а уже не можешь. Неужто всех запродал?

— Разобрали всех, — спокойно отвечал тот. — На будущий год подарю.

— Спасибо, обрадовал. Я твоими щепками сыт по самое горло. Теперь и сам не возьму. Даже если из твоего щенка вырастет Кумаик[20].

— Как знаешь, я тебе не навязываю.

Наконец Темир с лесником возвратились к бригаде. По всему было видно, что бригадир не доволен.

— Все, друзья, закончили. Поздравляю! — левой рукой он потряс какой-то бумажкой, правой сорвал с себя шапку и бросил оземь.

Переждав радостный гул, Темир нерешительно заговорил:

— Вот лесник теперь просит, чтобы каждый подбросил к его дому по паре жердин… Как думаете, поможем? — А за что? — громко удивился Джума. — Может, за вчерашнее угощение?

— Вот жила, неужели он и шага не ступит без калыма! — вскипел Чогулдур. И впрямь, видать, он возненавидел теперь лесника открытой ненавистью.

Словно бы не слыша этих реплик, Айылчиев, быстро попрощавшись, уехал. Заторопились домой и лесорубы, чтобы засветло миновать большую часть обратной дороги.

И вот они уже в пути. — десять всадников на выносливых разномастных лошадях. По бокам каждой привязаны две тонких еловых жерди.

Прощайте, густые чащобы Каратал-Джапырыка! Прощай, одинокий чабанский домик, навсегда ставший теперь родным! Прощайте, долгие зимние ночи, когда сквозь полудрему так сладко слушаются бесконечные сказки и бывальщины! Как знать, придется ли когда-нибудь вернуться сюда… Снова и снова смотрит Болотбек на скромное их пристанище, на лесистые склоны гор и ущелье, медленно перебирая в памяти промелькнувшие здесь дни. Очнувшись от раздумий, заметил, что порядком оторвался от своих. Хлестнув лошадь плетью, поспешил вдогонку.

У домов лесхоза колхозников встретил Айылчиев:

— Эгей, правьте сюда! — обрадованно крикнул он. — Вот тут, у крыльца складывайте. Молодцы, не подвели. Я вам когда-нибудь тоже отвечу за добро добром…

Но ехавший первым Сыды, к удивлению лесника, не остановился возле дома. За ним, не задерживаясь, проследовали остальные. Огорошенный Айылчиев не верил своим глазам:

— Ничего не понимаю, бригадир, — увязался он за Темиром. — Что это за шуточки?