Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

— Цыц! — обрывал его старик. — Не рехнулся я еще! — и хватал мальчугана на руки. Хватал и целовал, целовал. А потом вздыхал, говорил: "О господи, увижу ли я тебя джигитом!"

— Увидишь!

— Да сбудутся твои слова!

— А что мы? — приставали тут младшие.

— И вас я люблю, целую тысячу раз.

Старик садился на корточки и обнимал разом всех троих.

* * *

Однажды Найзабай, накинув на себя давно не ношенный им наряд, сел спешно на Бейгеторы. Перед самым отправлением шепнул Сапарбеку доверительно, что навестит родственников Аппаккыз и пробудет там день-два, а в случае необходимости задержится подольше…

Через неделю Найзабай вернулся не один. Как приехал, созвал почтенных людей аула, попросил благословения. Глаза его изучающе наблюдали за гостями. Он говорил тихо, сбивчиво: "Недолго мне жить осталось, а старость в одиночестве — гиблое дело. От безделья и сытости казахи раньше по нескольку раз женились, а я по нужде, по необходимости…".

Самый старший из аксакалов в бархатном чапане прокашлялся и сказал деловито:

— Разве что утаил ты это дело от нас, а так нечего говорить… Согласны мы с тобой…

— Без надежды только черт, говорят. Как знать, — доброму делу никогда не поздно свершиться, — произнес второй.

И только один из них, Перне, по своему обыкновению выразил недовольство:

— Поспешил ты, Найзаке. Мог бы годовых поминок по Аппаккыз дождаться, а потом уж и жениться. Что люди скажут, на смех тебя поднимут.

С Перне они издавна и слова не могли произнести без крика. И было от чего: Перне таил зло на Найзабая — крепко досадил ему тот в свое время, когда не пожелал Перне идти в колхоз. С тех пор точно бес вселялся в него, когда заходила речь о Найзабае. Вот и сейчас подпустил шпильку, а к чему? Дело-то решенное, возражай-не возражай…

Как ни ранило Найзабая напоминание об Аппаккыз, но сдержался он, сказал только:

— Без дурного слова покоя тебе нет!

— И правду скажешь — не угодишь! — бросил зло Перне. — Забывающий о духе усопших да сгинет с глаз, говорили в старину.

— Вон из дому, проклятый! — вскипел Найзабай. — Вон!

Гости притихли. Знают, что напрасно пытаться урезонить старика.

Чай остыл в чашках. Люди за столом точно оцепенели. Оразбике тоже побледнела.

Старик помолчал некоторое время и с улыбкой сказал:

— Этот проклятый завсегда так. Надо ведь кому-то испортить настроение…

Гости вздохнули облегченно, точно груз тяжелый свалился с плеч. Отошло у старика. Только Перне еще, видать, не успокоился.

— Унижай меня, унижай, все тебе славы больше, — съязвил он.

— Ну, если и тебя я унизить могу, считай, что мой конь — впереди, — сказал Найзабай, светлея лицом.

Оразбике собрала чашки, ополоснула их, стала наливать чай заново.

— Можешь сочни закладывать! — привстав, крикнул Сапарбек Жумагуль, хлопотавшей у очага на улице. По тут и сама Жумагуль появилась с горой дымящегося мяса на блюде.

Раз уже принесли мясо, чай, естественно, остался в стороне. Когда гости расправились с мясом, дастархан накрыли снова. Тут Найзабай сказал:

— Разница в годах у меня с невесткой большая. Но Оразбике вот, перед вами. Она возражения не имела…

Помолчал немного и добавил:

— Муж ее, богом данный, разбился с лошади. Два года чтила память… Она — близкая родственница старухи моей. Совета у вас не прошу. Хотел, чтобы знали вы…

— Свет мой, — сказал аксакал в бархатном чапане, восседавший на почетном месте, обращаясь уже к Оразбике. — Под хороший свод ты вошла. Хорошие люди живут здесь. Оба брата — честные труженики. Мир вам да совет. Когда жены дружны, так и мужья их в мире, — все от тебя зависит, голубка.

На том и закончен был разговор.

* * *

Жизнь, погасшая было в старике, затеплилась вновь: вернулся Найзабай к мирским заботам.

И вот — Оразбике мучилась сегодня схватками.

Вчера еще подметил Найзабай недомогание подруги. Но любопытства не выказал, набрался терпения, смолчал. Только вечером поинтересовался вскользь;

— Как ты?

Оразбике точно ждала этого вопроса.

— Подоспел, видно, срок, — ответила она.

Улыбаясь, он снял почему-то верхнюю одежду и бросил ее на аккуратно сложенную кучу одеял у стены.

— Разрешиться бы благополучно, — вздохнула Оразбике.

Старик в растерянности не нашелся, что и сказать. Никогда в жизни не испытывал он подобного состояния. И до вчерашнего дня не полагал, что испытает такое. Да и как ему было надеяться на что-то, если давно уж потерял он такую надежду. Он ощутил вдруг в себе прилив необыкновенной легкости. Чем больше смотрел он на жену, тем теплее становились глаза. В душе — нежность к Оразбике, к крохотному существу, трепетавшему в ее чреве.

— Может, старух позвать? — осведомился он.

Оразбике поглядела на него и улыбнулась.

— Да стыдно, пожалуй, вам-то просить, — сказала она.

Старик тут же снова оделся и пробасил:

— Могла бы Жумагуль зайти да и поинтересоваться. А то, как вечер, из дому не вытянешь.

— О господи, да разве кончаются дела женщины у очага? К тому же и устает после колхозной работы, — возразила Оразбике.

— И у Сапарбека ума ни на грош. Мог бы напомнить ей, — продолжал он невозмутимо, оправляя полог юрты.