Восхождение

Попал в эту мясорубку и Павел Рычагов. А ведь как прекрасно все начиналось, и какую фантастическую карьеру он сделал! Окончив военную школу летчиков, он блестяще проявил себя в Испании, где его помнили как капитана Паланкара, потом отличился у Хасана и на Халхин-Голе, был удостоен звания Героя Советского Союза, а когда ему не было и тридцати, стал начальником Военно-Воздушных Сил страны.

Первое время простоватость и прямота молодого генерала Сталину нравились. Удовлетворенно попыхивая трубкой, он с интересом следил за тем, как Рычагов, невзирая на чины и должности, спорит с маршалами и наркомами, отстаивая интересы военных летчиков. Но однажды, когда на заседании ЦК рассматривались причины участившихся аварий и необъяснимых падений самолетов, Сталин бросил весьма едкую реплику, отметив низкую квалификацию летчиков.

Рычагов буквально взвился! В авариях он винил конструкторов и их сделанные по принципу тяп-ляп самолеты. Сталин взял конструкторов под защиту, заметив, что плохому танцору всегда кое-что мешает. Рычагов побагровел и рубанул сплеча!

– Ну и летайте на этих гробах сами!

Повисшую в кабинете тишину иначе как смертельной назвать было нельзя. Сталин с нескрываемым удивлением посмотрел на распустившегося мальчишку, которого он лично вытащил из самых низов, и, вытряхнув трубку, многозначительно проронил:

– Мы об этом подумаем. А может быть, и не только об этом.

С этого приснопамятного дня началась оперативная разработка Павла Рычагова. Формальным основанием для его ареста послужили показания другого известного летчика – Якова Смушкевича, которого в Испании знали как генерала Дугласа. Под пытками он признался в том, что еще в Испании не только он сам, но и Павел Рычагов были завербованы германской разведкой. А в Москве они якобы договорились совместными усилиями «подрывать мощь Военно-Воздушных Сил, в том числе ценой аварий и гибели военных летчиков».

Подлили масла в огонь и показания бывшего наркома оборонной промышленности Бориса Ванникова.

– Однажды, когда я был в кабинете Рычагова, – цедя сквозь разбитые губы и выбитые зубы, говорил он, – ему позвонил товарищ Сталин. Выслушав Сталина, он швырнул трубку и начал ругать его площадной бранью. «Ты что, с ума сошел?» – остановил я его. «А чего он лезет в то, в чем ни черта не смыслит?! Как делать самолеты и как на них летать, в семинариях не учат!» Так он намекнул на образование товарища Сталина. «Я уж не говорю о том, что его повседневное вмешательство дезорганизует управление и подрывает мой авторитет как начальника ВВС, – продолжал Рычагов. – В частях надо мной посмеиваются, заявляя, что без согласования с вождем я не могу не то что поднять самолет, но даже отправить в нужное место бочку бензина. Мне это надоело, пусть перебирается в этот кабинет и командует авиацией сам!» Потом он снова последними словами ругал товарища Сталина и наконец заявил: «Я заставлю его относиться ко мне как следует. Заставлю! Иначе все это ни к чему хорошему не приведет».

Как в воду глядел генерал Рычагов, ни к чему хорошему его близость к вождю не привела. Если на первом допросе обвинение в антисоветской деятельности, шпионаже и измене Родине он отрицал, то уже через три дня признался не только в этом, но и в том, что был членом террористической организации. Правда, во время очной ставки со Смушкевичем он сказал:

– Все мои показания – неправда. И то, что обо мне говорили другие, тоже неправда. Я никогда не был ни шпионом, ни заговорщиком. Но когда тебя зверски избивают, когда тебя калечат – я, например, уже никогда не смогу летать, признаешься во всем, чего потребует следователь.

А в соседней камере точно так же пытали, терзали и зверски избивали Григория Штерна. Он тоже сперва все отрицал, потом во всем признался, но, собравшись с силами, снова отрицал, заявляя, что ни шпионом, ни заговорщиком никогда не был. Не помогло. В те дни, когда фашистские войска вышли к окраинам Москвы, Сталин приказал затянувшуюся возню с арестованными генералами заканчивать.

На Лубянке хорошо знали, что означают эти слова: Штерну, Рычагову и Смушкевичу были немедленно вынесены смертные приговоры. И – все! Еще троих военачальников, способных грамотно противостоять Моделю, Манштейну или Гудериану, не стало. Так что победы германского оружия ковались не только в ставке Гитлера и на заводах Круппа, но и в кабинетах Кремля и подвалах Лубянки.

Глава ХХХVII

Но на этом кровавая вакханалия, втянувшая в свою орбиту наших героев, не закончилась. Следующей жертвой должна была стать гражданская жена Кольцова, Мария Остен. Пока что она жила в Париже и сталинские палачи дотянуться до нее не могли, но Мария сама рвалась в их руки. Узнав из газет, что Михаил арестован и что помимо всего прочего ему в вину ставят связь с германской шпионкой Марией Остен, она решила, что одним своим появлением в Москве опровергнет эту чудовищную ложь. Ее отговаривали, пугали, но она была тверда – и вскоре вместе с маленьким Иосифом появилась в Москве.