– Как «цыган»? – удивился мсье Жак. – Разве у вас есть цыгане?
– И довольно много, – подтвердил Гесс, – если мне не изменяет память, в Освенциме их более десяти тысяч. Странные они все-таки люди, – оживился Гесс, – ну прямо как дети! То ли потому, что они вели примитивный образ жизни на свободе, то ли в силу характера, цыгане легко переносят трудности лагерной жизни и все время находят повод, чтобы повеселиться. Вы не поверите, но даже в крематорий они идут с песнями и плясками. Так что хлопот с ними практически нет. Именно поэтому я без зазрения совести называю их моими любимыми узниками. Русские – упрямы, как быки, и все время думают о побеге, так что с ними приходится быть настороже. Евреи – изобретают самые невероятные способы, чтобы отлынивать от работы. Один, например, додумался до того, что за пачку папирос уговорил содрать ногти с больших пальцев ног. Это позволило ему попасть в лагерную больницу и на некоторое время продлить пребывание на этом свете.
А как они борются за теплые места! – продолжал Гесс. – Нет такой подлости, которую бы не совершил еврей, чтобы получить не кирку и лопату, а хоть крошечную, но власть, над своими же соплеменниками.
– Власть? – удивился мсье Жак. – Разве кто-то, кроме немцев, может здесь иметь власть?
– Послушайте, Лангфельдер, – подозрительно заглянул в его глаза Гесс, – а вы, случайно, не английский шпион?
– С чего вы это взяли? – до синевы побледнел мсье Жак.
– Гашке написал, что вы комендант французского концлагеря. Но какой вы, к черту, комендант, если в нашем деле ничего не смыслите?! Ваши вопросы настолько наивны, что я просто диву даюсь. Ну, как можно поддерживать порядок в таком многонациональном бедламе, как Освенцим, не опираясь на надзирателей и бригадиров, – мы их называем «капо», из тех же цыган, русских или евреев?! Да эти капо куда свирепее и беспощаднее, нежели охранники из СС.
Как вы думаете, кто загоняет евреев в газовые камеры, немцы? А вот и нет! Это с великим старанием делают евреи, пробившиеся, как они говорят, на теплое место. Именно они внушают жертвам, что тех ждет всего лишь дезинфекция, именно они помогают им раздеться, именно они подталкивают, а то и вносят на руках стариков, женщин и детей. А кто вытаскивает трупы наружу, кто вырывает у них золотые зубы, обрезает волосы – мы их используем для набивки матрацев, тащит в ямы, где эти трупы сжигают, или везет в печи? Да все они же, те самые евреи, которые за особые условия работы получают лишнюю пачку папирос и лишнюю тарелку супа.
Я до сих пор не могу понять, чем руководствуются члены этих зондеркоманд, ведь они хорошо знают, что рано или поздно придет их черед и кто-то другой потащит их в яму или печь. Однажды я был свидетелем совершенно дикого случая: вытаскивая трупы из газовой камеры, один из членов зондеркоманды вдруг остановился и замер как вкопанный. Но через пару секунд он пришел в себя и как-то особенно бережно потащил один из трупов к яме, где их сжигали. Я подозвал капо и спросил, что произошло. Никогда не догадаетесь, что он ответил! – воскликнул Гесс. – Оказывается, тот еврей увидел труп своей жены. Но от этой адовой работы он настолько отупел, что его переживаний хватило на две секунды: оттащив труп жены, он вернулся к газовой камере и, как ни в чем не бывало, продолжал работу на своем теплом месте.
Я приказал установить наблюдение за этим экземпляром. Мне было любопытно, как он поведет себя дальше, не наложит ли на себя руки, не пойдет ли на проволоку: дотронуться до находящейся под током высокого напряжения колючей проволоки – один из самых легких способов самоубийства. Нет, он не вскрыл вены, не повесился и не пошел на проволоку, а продолжал жить, будто ничего особенного не произошло. В конце концов его поведение меня возмутило, и я включил его в списки очередной партии, предназначенной для утилизации в газовой камере, – закончил Гесс.
От этого рассказа даже у такого далеко не сентиментального человека, как «Майор с косой», внутри что-то оборвалось. Проклиная тот день и час, когда он согласился на поездку в Освенцим, мсье Жак с трудом выдавил застрявшую в горле фразу:
– Вы знаете, оберштурмбаннфюрер, я передумал.
– Что «передумали»?
– Смотреть, как очищают газовую камеру.
– Я вас понимаю, – сочувственно потрепал его по плечу Гесс. – К такого рода зрелищу надо привыкнуть, а для этого нужно время. Ладно, давайте сегодняшнюю экскурсию на этом закончим. К тому же настало время обеда, – взглянул он на часы. – Как говорит моя жена: работа – работой, а обед – это святое. Посмотрим, что она соорудила в честь французского гостя. Так что приглашаю разделить со мной скромную трапезу, которую, как когда-то говорили, Бог послал, – шутливо раскланялся Гесс.
– Благодарю вас, – взмахнув воображаемой треуголкой, попытался изобразить благородного шевалье мсье Жак. – Обед – это действительно святое. Надеюсь, что когда-нибудь и мне предоставится возможность пригласить вас на настоящую французскую трапезу.