Двойной тезка «нациста № 3», уже известного нам Рудольфа Гесса, тоже не сразу стал палачом. Выросший в семье набожных католиков, он мечтал стать священником. В годы Первой мировой Рудольф воевал на территории Турции, а после демобилизации познакомился с Гитлером и стал убежденным нацистом. О служении Богу Гесс забыл навсегда и стал служить фюреру. Он участвовал в демонстрациях, драках, потасовках и даже в ритуальном убийстве одного из своих товарищей.
Отсидев шесть лет в тюрьме, он вышел на волю и снова включился в борьбу за правое дело нацистской партии. Его усердие было замечено, и, когда после прихода Гитлера к власти Гиммлер предложил испытанному бойцу вступить в СС, да еще пообещал должность коменданта лагеря, Гесс с радостью согласился. Так он стал создателем и организатором Освенцима, концлагеря, который Гесс с гордостью называл самым большим в человеческой истории местом уничтожения людей.
– Так-так, – беззастенчиво разглядывая майора Жака, обошел его со всех сторон хозяин Освенцима. – Значит, вы и есть тот самый бербер, о котором писал Гашке? Скажу вам откровенно, – доверительно сообщил он, – что если бы не послание Гашке, я бы с чистой совестью отправил вас в один из еврейских бараков. Неужели все берберы такие? И что нам делать, когда Роммель покорит Северную Африку? Приравнять берберов к евреям и переселить в Освенцим было бы несправедливо: все-таки они мусульмане. А как их отличать от евреев, если все они обрезаны, не говоря уже об абсолютно семитской внешности?
– Все проще простого, – заговорил в мсье Жаке профессионал. – Надо посмотреть, как и кому они молятся.
– Точно! – азартно хлопнул в ладоши Гесс. – Если заключенный по пять раз на дню шлепается на колени и вопит «Аллах акбар», значит, он мусульманин. А так как еврей мусульманином не может быть по определению, то и молиться Аллаху он не будет. Молодец! – пожал он руку новоиспеченному берберу. – Теперь я вижу, что вы наш! Надеюсь, вы не обиделись на мой солдатский юмор и на шутки по поводу вашей внешности? Прошу к столу, – пригласил он мсье Жака в изысканно меблированную гостиную.
– Ого! – непроизвольно воскликнул майор Жак, когда увидел ломившийся от невиданных деликатесов стол. – Тут была русская икра, польская шинка, норвежская лососина, датские сыры, французские устрицы и еще множество чего-то такого, о чем огорошенный мсье Жак не имел ни малейшего представления.
– Ничего особенного, – довольный произведенным эффектом, уселся во главе стола Гесс. – Трофеи! – взмахнул он рукой. – Все это законная добыча вермахта и, если хотите, дань, которой облагаются побежденные народы.
– Неужели все это великолепие, которое назвать едой язык не поворачивается, со складов вермахта?
– Не только, – ухмыльнулся Гесс. – Кое-что нам, конечно, перепадает и от вермахта, но, учитывая некоторые трения между армией и СС, я придумал собственный канал снабжения. Так как среди заключенных немало выходцев из состоятельных семей, я разрешил их родственникам присылать продовольственные посылки. Как вы понимаете, до заключенных они не доходят. Нет-нет, мы никого не грабим! – протестующе поднял он руки. – Но как-то так получается, что посылки запаздывают: посылка пришла, а получатель уже на воле.
– Как так? – не понял мсье Жак. – Вы отпускаете своих узников на волю?
– И в очень большом количестве, – подтвердил Гесс. – Каждый день несколько сот узников я отпускаю на волю. Через трубу! – хохотнул Гесс. – Выход отсюда только один: через трубу крематория. А в вашем Верне крематорий есть? – поинтересовался Гесс, когда выпили по первой и закусили копченой осетриной.
– Нет, – не скрывая огорчения, ответил мсье Жак. – У нас крематория нет.
– И напрасно! – пристукнул по столу Гесс. – Надо построить. Без крематория еврейский вопрос не решить! Это вам говорю я, оберштурмбаннфюрер Гесс, который в этом деле кое-что понимает и что, между прочим, не раз отмечал в своих приказах рейхсфюрер Гиммлер.
– Ради этого я сюда и приехал, – решил подсластить пилюлю мсье Жак. – Ваш опыт бесценен. Я уверен, что его будут изучать и применять во всех странах Европы. И если я первая ласточка, то давайте выпьем за то, – поднял он бокал, – чтобы таких ласточек становилось все больше.
На следующий день майор Жак приступил к практическому изучению уникального опыта Гесса.
– Вначале мы действовали по старинке, – вышагивая по плацу, рассказывал хозяин Освенцима, – строили человек по сто у кирпичной стены и расстреливали из автоматов. Крики, вопли, стоны – все это действовало на моих солдат, они же, в конце концов, не железные. К тому же им приходилось, стреляя в упор из пистолетов, добивать раненых, а среди них были старики, женщины и дети, которые молили о пощаде. Вы не поверите, но постоянный вид крови для членов зондеркоманды стал настолько невыносим, что несколько человек сошли с ума, а остальные, поддерживая силы шнапсом, стали хроническими алкоголиками. Не хотите ли, кстати, хлебнуть? – протянул он фляжку с коньяком.
– Нет-нет, спасибо, – торопливо поблагодарил мсье Жак. – С утра я не пью.