Восхождение богов

«Это расплата за побег. Он хочет, чтобы я страдал», – осознал Ник, захлебываясь песком, ощущая, как его тело сдавили, будто в тисках, тысячи рук. Он почувствовал жесткость цепляющихся за него корявых пальцев, ощутил гниение и смрад, шипение, хлюпаньем доносящееся из костяных глоток окруживших его мертвецов. В их белых и черных глазах не было искр разума, только тупая жажда. Они желали крови, что бежала по его венам. Глазной жидкости, мозгов, слизи, обволакивавшей его внутренности, пота, что выступил от невыносимого жара разлагающихся тел.

Сотни и тысячи угрями скользили вокруг него, медленно погружая под себя, стремясь ухватиться за каждую частицу его плоти, дотронуться, коснуться если не руками, то зубами и остатками языков. Или хотя бы потереться щекой и выступающими частями тела, корябая кожу песком, что пропитал их потроха. Шипение вторгалось в мозг, как извращенная мелодия, трансформируясь в одну протяжную ноту, от которой свербело в паху и перехватывало остатки дыхания.

…ммммммммммммм…

Король не успел сделать последний вдох, прежде чем его погребла трясина из жарких тел. Не успел даже крикнуть, когда мертвецы переступили черту и впились в его тело остатками зубов. Он не почувствовал боли, только бесконечное касание, как если бы он нырнул в чан с тараканами и червями, под которым горит костер. Ослепительный жар душил его, а их зубы пожирали плоть.

«Ты похож на аппетитный окорок в базарный день! Даже у меня слюнки потекли, а ведь я жив и не нуждаюсь в скрытой в твоем теле жизненной искре. Ты – их наркотик, и они не остановятся, пока не сожрут тебя, выуживая ее и превращая в пустоту. Ох, какая досада, что у тебя нет сил противостоять им… Хотя, погодите-ка!» – насмешливый и временами глумливый голос Ктуула звучал прямо в его мозгу, и Ник очнулся, увлекаемый вспышкой гнева.

Он никому не позволит себя есть!

Волна чистейшего нориуса разорвала смертные узы и волной прокатилась по телам мертвецов. Сила была настолько мощной, что сменилась нота, взбираясь на самую высокую октаву и сжигая их ярость в своей чистоте.

Вздыбленная поверхность пустыни успокоилась. Мертвые обратились в песок, затаившись на глубине, подальше от губительных солнечных лучей и невыносимой ярости черной тьмы. Им хотелось покоя. Они взывали к страже мертвецов, моля о защите. А король выбрался наружу, отплевываясь и наслаждаясь звенящей упругостью нориуса в своих венах.

– Я буду ждать тебя! – донесся удовлетворенный голос старого бога.

У него было припасено еще достаточно уроков для упрямого ученика. Но все усилия окупятся сторицей. Как только Никлос раскроется, все препятствия рухнут, и мир сгорит дотла, а они будут вместе хохотать над его руинами.

Стоило Ктуулу испариться, как свет померк, и из-за горизонта донесся далекий клекот стражи. Ник усмехнулся. Он чувствовал близкое присутствие Селесты. Его беспокоило отсутствие Акроша, король не знал, что с ним сделал вечный, но задерживаться в этом месте больше нельзя было. В полной тьме даже с нориусом против этих тварей не выстоять.

И он использовал нити нориуса, перемещая в сторону магнитного притяжения, как будто из зала в зал своего дворца. Вокруг разлился дневной свет, он зажмурился, сердцем ощущая невообразимо быстрое биение сердца Селесты. Она совсем рядом, и ей страшно!

– О, святые, что же вы наделали, Ваше Величество! – раздался обреченный голос, и Ник уставился перед собой, не веря своим глазам.

Глава 13. Душа на наковальне

Селеста

Если бы я могла закричать, то не остановилась бы, пока из горла не стали бы доноситься хрипы. Если бы я могла дышать, то легкие уже горели бы огнем, а перед глазами плавали бы мушки из-за попыток набрать как можно больше воздуха. Чтобы не видеть его. Чтобы не слышать его вкрадчивый и такой довольный голос. Чтобы не царапалось сердце об острые лезвия грядущего правосудия. Чтобы просто закрыться, свернувшись клубком, и раствориться в небытие.

Я могла бы превратиться в ветер, стать песком, разлететься брызгами дождя и могильным пеплом. Могла бы склониться перед ним, осознавая свою ничтожность в попытках противостоять божеству, моля о прощении. Выколоть себе глаза, вырвать язык и отрубить руки за все свои грехи.

Но я этого делать не стану. Не позволю своей слабости вырваться истерикой и рвотой, слезами и криками. Не позволю себе дрожать, как осинка, под его руками. Даже не зажмурюсь, продолжая взирать на него с поверхности рабочего стола. Он из камня, прочный и мертвый, чтобы магия не выходила за его пределы, оставаясь в замкнутом пространстве.