Восхождение на гору Невероятности

К счастью, фиговые деревья явно не умеют контролировать соотношение полов в осиных семьях, которым они дают пристанище. В противном случае самцы с высокой вероятностью вымерли бы, а вместе с ними и весь осиный род. Вероятная гибель всей породы – слишком уж печальный исход. Так далеко естественный отбор не заглядывает. Возможно, фиговые деревья не влияют на соотношение полов бластофаг потому, что осы сами нуждаются в таком регулировании и занимаются этим гораздо активнее.

Женское фиговое дерево тоже хочет (в рамках теории Дарвина), чтобы в его фиги проникли самки, иначе его женские цветки останутся неопыленными. Самка хочет попасть в мужскую фигу, потому что только там она найдет псевдоженские цветки для своих личинок. Стоит ей оказаться внутри женской фиги, и она – генетический труп, поэтому она шарахается от женских фиг как от чумы. У нее не будет потомства. Если говорить более строго, гены, которые заставляют ос забираться в женские фиги, не передадутся следующим поколениям. Если бы естественный отбор имел дело только с осами, мир завоевали бы такие бластофаги, которые игнорировали бы женские фиги и приветствовали мужские с их прекрасными псевдоженскими инкубаторами.

Снова нам хочется вмешаться со своими человеческими понятиями и сказать: “Но, очевидно, бластофага захочет отложить часть яиц в женских фигах, ведь это жизненно важно для сохранения видов фиговых деревьев, даже если какие‐то гены осы обречены там на гибель. Если прервется линия фиговых деревьев, популяция ос тоже вскоре исчезнет”. Это зеркальное отражение предыдущего аргумента. Благодаря глупости – или альтруизму – некоторых ос, готовых забраться в женские фиги, естественный отбор становится на сторону более эгоистичных особей, которые сумели облететь женские фиги стороной и попасть только в мужские. В популяции ос всегда поощряется индивидуализм, а не гражданская ответственность и не работа ради продолжения генетической линии. Почему же тогда не вымирают ни фиговые деревья, ни фиговые осы? Дело не в альтруизме и не в прозорливости, а в том, что индивидуализм по одну сторону границы оса/дерево компенсируется эгоистическими контрмерами другой стороны. Фиговые деревья стараются противодействовать потенциальному эгоизму ос и не допустить того, чтобы осы, руководствуясь исключительно собственными потребностями, уклонялись от опыления женских фиг. Естественный отбор поощряет обманную тактику женских фиговых деревьев и позволяет им принимать вид мужских, так чтобы бластофаги не заметили разницы.

Таким образом, в играх бластофаг с фигами реализуется идеально симметричная стратегия. Обе стороны имеют возможность проявить эгоизм. Если любая из сторон добьется своего, могут погибнуть все – и осы, и деревья. Не альтруистическое самоограничение и не экологическая дальновидность не дают произойти катастрофе. Безопасность каждый раз обеспечивается прямым контролем обеих сторон, преследующих собственную выгоду, над действиями противника. Фиговые деревья, если бы только смогли, избавились бы от самцов бластофаг, тем самым приблизив и гибель ос, и свой конец. Им не дают этого сделать осы, заинтересованные в воспроизводстве как самок, так и самцов. Дай самкам волю, они носа не сунут в женские фиги – и неизбежно вымрут сами и погубят деревья. Деревья ограничивают их волю – делают так, чтобы труднее было отличить мужские фиги от женских.

Итак, можно ожидать, что и мужские, и женские фиговые деревья будут всячески стараться заманить ос в свои фиги. Следует также ожидать, что осы постараются угадать, где мужские фиги, а где женские, чтобы попасть в первые и не угодить во вторые. Что значит “постараются угадать”, мы помним – за время эволюции у них появятся такие варианты генов, благодаря которым осы станут распознавать мужские фиги. В более извращенном смысле мы сказали бы, что мужским и женским деревьям выгодно выращивать ос так, чтобы те искали фиги противоположного пола. Столь непростой довод я позаимствовал из блестящей работы двух английских биологов – Алана Графена, одного из самых прогрессивных теоретиков математики современного дарвинизма, и Чарльза Годфри, известного эколога и энтомолога.