Восхождение на Макалу

Анг Темба был с нашей экспедицией в 1973 году, и трудно сказать, что способствовало столь неожиданному изменению его к лучшему. Чанг и прежде всего превосходные непальские очищенные спирты, содержащие больше алкоголя, чем арак и ракши, он пил в довольно больших количествах. Но авторитет у носильщиков сохранял даже тогда, когда у него подламывались ноги, а язык заплетался. Большим его преимуществом было знание английского языка. Он мог говорить по-английски о чем угодно, включая проблемы загробной жизни, что он и делал, как только уровень алкоголя в его вполне акклиматизированной крови достигал точки, необходимой для набожных медитаций. Когда мы опять увиделись с ним в Катманду и спросили, возьмет ли он к подножию Макалу свою жену Ниму Янг Дзи, он произнес свое «ни в коем случае» категорическим тоном. Очевидно, три года жизни с этой женщиной, которой мы дали прозвище Верблюд, научили его ценить исключительно мужское общество.

Последним из высотных носильщиков был наш бывший почтарь Анг Пхурба из Роллваллинга, двадцати восьми лет, Экспедиция в 1976 году была первой, в которой он работал высотным носильщиком. Он был женат, но это не мешало ему проявлять слишком большой интерес к противоположному полу, хотя и противоречило его обязанностям в экспедиции. Но в общем он работал хорошо, исключая ту историю, когда ему поручили унести из промежуточных лагерей вниз пустые кислородные баллоны. Он их просто бросил, за что получил нагоняй и ходил очень грустный. Но когда мы опять двинулись в путь, к нему вернулось хорошее настроение.

Шерпы были довольны всем: платой, экипировкой, которую мы им дали, даже старыми ледорубами и пуховыми куртками, из которых лез пух. Они не роптали, не предъявляли никаких требований и по мере того, как экспедиция продвигалась вперед, прибавляли в весе благодаря смешанной чешско-словацко-шерпской кухне, соблюдению режима, хорошему обхождению и добрым отношениям между «членами» и «шерпами».

Высотных носильщиков было шесть человек, остальные шерпы работали на кухне, почтальонами и доставщиками дров, но все работали хорошо. Бесспорно, было это благодаря максимальному их использованию, потому что на них, как и на «членов», распространялся график рациональной работы и отдыха.

Дни и ночи перехода из марта в апрель были самыми ужасными. Альпинисты, вылезающие ночью из палаток для удовлетворения физиологии почек (которая на этих высотах имеет свои закономерности), видели перед собой мрачные тучи, нависшие над Барунской долиной. Коварное низкое атмосферное давление сжимает грудную клетку, пугает сердце, бьющееся со страхом, и насыщает мозг столь малым количеством кислорода, что его едва хватает для сохранения сознания. И надо всем этим светят звезды, а над юго-восточным гребнем Макалу вырисовывается созвездие Дракона. Только в палатках и спальных мешках, которые задубели от паров собственного дыхания, мы находили утешение, чувство безопасности и поверхностные сны.

И снова утро, очистительное утро с солнцем, появляющимся над восточной стороной долины, арктическое утро с флагом на вершине и с надеждой на то, что можно несколько часов провести не в спальных мешках, хоть температура и не поднимается выше минус 7 градусов по Цельсию.

В такие минуты кажется, будто в долине у подножия Макалу нет ничего нового, будто изнурительная работа и борьба с самим собой всего лишь старые знакомые, которые ждали нас здесь три года, укрывшись каменными осыпями и замерев на время от холода. В их приветствиях новичкам не слышно торжественности, не говоря уже о радости. Лишь искренность абсолютна. Вид этих «друзей» вызывает у вновь пришедших упадок духа, кашель, смешанный с кровью, лихорадку, повышение температуры. Нет ничего общего с золотой, рубиновой или с рабочей лихорадкой. Наоборот, тут — апатия, закономерное явление первой фазы акклиматизации, которая снимается после первого же приема пищи. Позже происходит обратное: по мере того как в крови поднимается уровень сахара, растет и волна геройских рассказов, и это естественно — что́ нового можно открыть в психологии человека, попавшего к подножию Макалу?

Когда наконец в начале апреля, накануне солнцеворота, немного потеплело, шерпы вылезают из палаток и, сидя на скрещенных ногах на прошлогодней замерзшей траве, играют в карты. Только Цзеринг Намиал, приняв совершенную позу Будды, сидит в палатке темно-синего цвета и распевает псалмы северного буддизма.

Этот шерпа, несмотря на довольно глубокие знания учения Гаутама Сиддхарта, другими словами — Будды, все-таки не заслужил высокой чести называться Благородным. Такой чести был удостоен двадцатилетний Карма Гиалтсен из шерпской деревни Солу Патале. Он помогал на кухне. В начале экспедиции это был болезненный и робкий юноша, но благодаря питанию и созерцательному образу жизни он растолстел, возмужал и стал почти круглым. На него с завистью взирали «члены», ибо они худели, все больше и больше слабели и были недовольны едой, в которой — хотели мы или нет — преобладал рис, находившийся у нас в изобилии.