Восхождение на Макалу

Что такое пятнадцатиметровый перепад высот в масштабах почти трехкилометровой высоты юго-западного ребра пятой по высоте горы мира? Ничто. И все-таки пятнадцать метров, на которые спасателям удалось снести вниз раненого, отняли у каждого из них полдня жизни.

И еще полдня понадобилось, чтобы принести Яна обратно в палатку под восточной черной башней, когда альпинисты поняли, что спуститься с грузом по крутым гребням, карнизам, лесенкам и траверсам выше их сил.

Вечером Ян снова лежит в палатке, откуда его вынесли утром. Раненого уложили в спальный мешок и напоили чаем, о котором нельзя сказать, что он горячий, но, по крайней мере, он жидкий. Альпинисты по очереди сидят с раненым.

Они придерживают на его лице маску кислородного аппарата, приподнимают его голову, дают ему пить, беседуют с Яном о его любимой математике и заботятся о соблюдении необходимых гигиенических правил. А в это время метель усиливается и старается разорвать палатку. Один из альпинистов дежурит возле больного. Другие лежат в спальных мешках во второй палатке, стараясь отдохнуть, что весьма проблематично на такой высоте. Они должны отдохнуть и сменить бодрствующего товарища. Чтобы поддерживать жизнь раненого.

Ян жив, все говорит о том, что его ранение само по себе не смертельно. Опасность для жизни определяется местом, и временем, и тем, что силы остальных убывают день ото дня, час от часу.

В это время в базовом лагере разрабатывается план действий и спасения Яна. Шерпы и относительно выздоровевшие больные вместе с врачом двинутся наверх. Они понесут кислород, лекарства, продукты, веревки, много веревок, крючьев и карабинов. Шаг за шагом они будут спускать раненого. Между промежуточными лагерями будут поставлены палатки. Таким образом Яна доставят в лагерь 2 или еще ниже. Это первое место, пригодное для посадки вертолета при условии, что он сможет подняться на шестикилометровую высоту и взлететь в разреженном воздухе. После совещания с сопровождающим нас офицером мы послали почтового скорохода на ближайшую станцию радиосвязи — в почтовое отделение Джаинпур, чтобы попросить выслать вертолет из Катманду. Джаинпур расположен в горах на полпути между Кхандбари и Дхаран-Базаром — это ближайшее место, откуда можно связаться по радио с Катманду. Ни в Кхандбари, ни в Тумблингтаре на полевом аэродроме нет рации.

Путь, на который в марте экспедиции понадобилось три недели, Анг Пхурба пробежал за четыре с половиной дня.

Первыми наверх уходили я, Мишо и шерпы: Зеепа, бывший монах из Тхамы под Эверестом, и Анг Намиал, единственный среди наших шерп обладатель гордого знака «Гималайский тигр». Действительно, он лучший из них, тихий, выносливый, не ропщущий и не предъявляющий особых требований, поддерживающий славу шерпов, участвовавших в первых гималайских восхождениях. Мы добираемся до лагеря 1, а на следующий день из базового лагеря выйдет второй врач и большая группа восходителей, которые сегодня еще должны отдохнуть.

Большая группа! Да, по количеству, но хватит ли ее сил, чтобы осуществить задуманное?

Мы выходим в десять утра. Когда мы отдыхаем на поляне под черной стеной, где начинается собственно подъем к лагерю 1 и где мы недавно делали стимулирующий укол Милану, когда он спускался вниз с воспалением легких, начинается снегопад. Идти трудно, а по крутому склону — еще труднее, а подниматься по почти отвесному гребню к скальному взлету еще тяжелее. По крайней мере, мне. Когда мы отдыхаем, спрятавшись среди валунов, я ощущаю свои набухшие легкие, из которых сердце не в силах выкачать кровь. Меня душит кашель, непривычный, до сих пор еще не испытанный кашель. Воздух отдает сырым снегом и горьковатым запахом гранита. Мишо предлагает мне вернуться.

Мы двигаемся дальше. Снегопад закрывает все вокруг: ребро, Гималаи, ледники, дали и пропасти. Снег тает на желтых куртках, на черных и коричневых осыпях, выше снег лежит как траур, цвет которого в Азии не черный, а белый.

Там, где под стеной начинается траверс влево к кулуару, ведущему к гранитной плите с рисунками под лагерем 1, я уселся, оперевшись о скалу. Пока Анг Намиал сосредоточенно курил сигарету, я считал пульс. Хотя я не курю, должен признать, что в эту минуту почувствовал что-то приятное в запахе табачного дыма. Подхваченный ветром, он щекотал ноздри и растворялся среди кружащихся хлопьев снега.

— Зеепа, — спросил я бывшего ламу, сидящего на корточках. — Что говорит Будда о смерти?

Я полулежал-полусидел на горизонтальной каменной терраске, которая могла быть идеальным местом для бивака с видом на пик VI, пик IV, на Барунцзе. и Эверест. Я задал этот вопрос Зеепе, бывшему ламе в монастыре у подножия Эвереста, потому что мне было плохо.

Шерпа усмехнулся, показав крупные здоровые зубы, выделявшиеся на коричневой коже, которая стала еще темнее от горного воздуха и надвигавшихся сумерек. Помедлив, он сказал: