Восхождение на Макалу

Неверующему может показаться, что великий лама ласково одного за другим награждает легкими подзатыльниками, в то время как монах наливает на сложенные для приветствия руки из латунного чеканного кувшинчика ароматную красную жидкость, которой верующие смачивают себе волосы и лоб. Повсюду шум и крики полицейских и лам более низкого ранга, благословленных любезными устроителями торжества, суматоха и смех верующих, гортанные звуки тибетского языка, шерпский говор, тут и там слышен английский или немецкий язык псевдоверующих в джинсах или одеяниях монашек; голландские или немецкие девушки, чьи бледные европейские лица, угреватые от избытка животных белков и жиров, сильнее опалены весенним солнцем долины Катманду, чем взглядом божьим.

Получив подзатыльник, я оглянулся и поймал взгляд ламы, заговорщически подмигивающий Зденеку, идущему вслед за мной, благодарный взгляд, говорящий: «Мы-то ведь знаем все, мистер Виднер, не так ли?»

Киртипур — город на холме, к нему ведет лестница, еще одна лестница, потом крутая каменная тропинка, вымощенная рабами. Ткачихи и женщины, дробящие жареный рис, работают еще тем же методом, что и тысячу лет назад. У дверей храма богини Кали и бога Вишну матери кормят грудью младенцев, заботясь больше о делах земных, чем божьих. Вера приходит в упадок, и вокруг Будды дети со звоном гоняют обручи, шелудивые, облезлые псы валяются у ступеней храма, и вонь всевозможных оттенков поднимается с жертвенных кострищ. С самой высокой точки открывается красивый вид на зеленые поля вдоль берегов Багмати, и на взгорье Сваямбунатх, и на весь широко раскинувшийся город Катманду, кирпичный и черепичный, на белые современные отели, стадионы, магазины, банки и дворцы, выросшие возле храмов, и на новые магистрали, выбегающие из города на восток и на запад. Но пролетарии Киртипура, Бхадгаона и Патана до сих пор не ведают о том, что они нищие.

Изображения Макалу есть на красивых непальских марках, его можно увидеть на бумажных скатерках столов, накрытых по-европейски в зале одноименного отеля; на бутылках непальского пива красуется великолепная наклейка с белыми пиками Гималаев, и туристское агентство предлагает экскурсию в базовый лагерь у подножия Макалу. Предлагает и экскурсию в базовый лагерь под Эверестом, и кажется, альпинистов скоро будут показывать туристам, как диких зверей, ибо проспект гласит буквально:

«Если вам посчастливится и вы выберете подходящее время, то получите возможность разделить в базовом лагере жизнь тех, кто восходит на Эверест...»

Те, кто читал об экспедиции 1973 года, быть может, будет искать в этой книге продолжение. Но это не продолжение и не повторение, ибо ничто и никогда не повторяется, и каждое новое человеческое деяние имеет новые причины и новые следствия. Ведь их творит сама жизнь, и она, великолепная своими бесконечными переменами, готовит предпосылки для других дел, других ситуаций, для неповторимого восприятия мира, природы — равно как и для поступков людей при всей их малости и бесконечном благородстве.

Когда возвратишься из тех краев и проснешься утром, разбуженный шумом пражских автобусов, трамваев и автомобилей вместо перезвона храмовых колокольчиков и пения тибетских монахов, когда вместо запаха шерпского костра проникает в ноздри вонь отработанного бензина, масла и нефти, — ты долго еще не в состоянии будешь осознать, что все, заполнявшее тебя в течение пяти-шести месяцев там, на востоке, ушло безвозвратно. Просыпаешься в пражской квартире и спросонок стараешься вспомнить, в котором из походных лагерей стоит сейчас твоя палатка, какие долины, горные хребты и перевалы придется одолевать сегодня. И потом, уже без особой радости, понимаешь, что преодолевать-то тебе придется вовсе не коварные трещины в ледниках, занесенных снегом, не бесконечные подъемы, не дикое течение Баруна и шаткие мостки через реку Арун, а тысячи мелких препятствий, уготованных каждодневной жизнью в комфорте, пресыщенности и напряженности цивилизации.

Почему люди Запада — безразлично, реальный это географический запад или Запад, к которому относится и такая развитая восточная страна, как Япония, — почему люди из богатых, пресыщенных и противоречивых цивилизаций убегают в «рай» крайней нищеты, нужды и антигигиены? Пожалуй, потому, что здесь еще можно изведать чувство покоя и радости от таких, казалось бы, самых простых вещей, как полная миска риса или красный цветок рододендрона в черных волосах девушек.

А может, эти люди из тех дурачков, что похитрее умников? Которым нет милее звука, чем стук молотка, вбивающего крюк в трещину гранита, и которым нигде не выспаться лучше, чем на камнях морены Барунского ледника, в трясинах пихтового девственного леса или на снегу, утоптанном альпинистскими ботинками? Они, видно, знают какой-то секрет, и хотя их куртки подбиты очищенным на фабриках пухом, кажется, будто пух этот выщипан у диких гусей.

Стало быть, нам ничего не остается, как начать там, где мы закончили.