Восхождение царицы

В следующем походе? Предстоит еще одна кампания?

– В Парфии? – спросила я тихо.

Конечно, в Парфии, не иначе.

– Да. Мы уже на полпути туда. Он пошлет за нами, когда переправится.

Когда переправится… Когда же?

– Значит, следующей весной? – уточнила я с понимающим видом.

– Думаю, да, – кивнул Октавиан.

– Желаю тебе и Агриппе благополучного путешествия, – сказала я. – Больше никаких кораблекрушений. Пусть твое обучение будет приятным и полезным.

Я смотрела на его утонченное лицо с четкими чертами, широко расставленные глаза, светлые взъерошенные волосы и думала об одном: все родственники Цезаря очень привлекательны.

– Я рада знакомству с тобой, – добавила я.

– А я рад знакомству с тобой, – отозвался он с доброжелательной улыбкой.

И это, клянусь, была моя последняя встреча с ним. Последние слова, которыми мы обменялись лицом к лицу. Как боги любят насмехаться над нами! Время от времени я пропускаю ту встречу через сито памяти, как будто в моей голове могут всплыть какие-то иные знаменательные слова. Нет – ничего, кроме сердечного прощания двух человек, любящих Цезаря и готовых умереть за него.

Глава 31

Улицы были так забиты народом, что моим носильщикам едва удавалось проталкиваться сквозь толпу, и носилки двигались рывками, как лодка на волнах. Собственно говоря, так оно и было: мы пытались проложить путь в море людей.

– Это забавно, – промолвил Птолемей, озираясь по сторонам.

Голос его был слаб, поскольку с возвращением холодов возобновилась и простуда.

Я жалела, что поддалась на уговоры Цезаря и задержалась так надолго. Я тосковала по широким улицам Александрии – они никогда не бывают настолько запружены людьми. Теперь мы застряли в Риме до весны.

В настоящий момент мы собрались посетить квартал ювелиров. Птолемею, имевшему художественные склонности, захотелось посмотреть на их работы. Договорились мы заранее к определенному часу, а теперь, как назло, застряли в уличном заторе.

Из-за чего это столпотворение? Я хмуро выглянула из носилок, как будто могла испепелить виновника взглядом, но увидела лишь море голов и плеч, над которыми высилась статуя, закрепленная веревками на открытой повозке. Позади нее, чуть подальше, еще одна. Что за изваяния, я не могла разобрать.

– Смотри! – воскликнул вдруг Птолемей, указывая рукой. – Цезарь! Там, на ступеньках.

Я повернулась, чтобы посмотреть; действительно, Цезарь и еще несколько человек стояли на ступеньках одного из зданий, пристроенных к театру Помпея и превосходивших его размерами.

– Туда! – скомандовала я носильщикам.

Они резко повернули и направились через дорогу.

«Что за грандиозное здание? – думала я. – Такое впечатление, будто я оказалась в Александрии».

Заметив наше приближение, Цезарь подошел к носилкам.

– Значит, это притягивает даже тебя? – спросил он, наклоняясь и всматриваясь в наши лица.

– Я даже не знаю, в чем дело. Мы тут случайно. А что происходит?

– Как же, ведь сегодня день восстановления статуй, – сказал он. – Пойдем, посмотришь.

Видимо, на моем лице отразилась неохота, потому что Цезарь добавил:

– Если ты куда-то собралась, то напрасно – сегодня все равно никуда не доберешься. Так что присоединяйся к нам.

Он помог мне выйти и не выпускал моей руки, пока мы не дошли до его места на лестнице.

– Ну и денек, а? – воскликнул человек, в котором я, хотя и не сразу, узнала Лепида. – Кто мог подумать, что они вернутся?

– Их извлекли из хранилища, – проговорил его собеседник. Это оказался Марк Антоний. – Если убрать паутину, будут как новенькие.

– Нельзя ничего выбрасывать, я всегда говорила, – заявила стоявшая с ним рядом женщина. Фульвия, его новая жена.

– Но к домашней утвари это не относится, – заметил Лепид. – Всем известно, что хозяйство тебя не интересует.

Фульвия ничуть не смутилась.

– Не знаю, что там кому известно, а я с хозяйством вполне справляюсь. Антоний не жалуется.

Она посмотрела на него, ожидая подтверждения.

– Нет-нет, жаловаться не на что, – согласился Антоний и повернулся ко мне. – Вы в Египте празднуете воскрешение мертвых, а у нас в Риме это произошло в первый раз. Статуи побежденных, находившиеся под запретом, возвращаются на свои пьедесталы.

Огромная статуя на повозке, поддерживаемая рабочими, медленно приближалась к театру. Низко опустив рога, повозку с натугой тащили два усталых быка.

– Это Помпей, – сказал Цезарь. – Ты узнаешь его луноподобный лик?

– Да, – кивнула я, – хотя прошло столько лет.

Благодарение богам, я не видела его мертвого лица, как Цезарь.

– Зачем ты возвращаешь его статую?

– Его статуи, – поправил меня Цезарь. – Их поставят в городе. Вместе со статуями Суллы.

– Но почему?

Мне это казалось весьма странным.

– В знак того, что с междоусобицами и гражданскими войнами в Риме покончено навсегда, – ответил Цезарь. – Теперь народ может чтить выдающихся соотечественников за их таланты, отвагу или мудрость вне зависимости от того, к какой партии они принадлежали. Все раздоры в прошлом!

– Дело, конечно, твое, – резко произнесла Фульвия, – но для настоящего примирения нужно нечто большее, чем возвращение на пьедесталы старых статуй.